— Не смотри на список вызовов. Вдруг там родители.
— Наверняка. Все получилось отлично да, Томми?
— Да, Кит. Осталось только докурить, и отправляемся.
— Ага.
Кит закрыл глаза, прижался затылком к прохладной стене, и ощутил крупную, жестокую дрожь, бьющую все его тело.
— Не дрожи, Кит…
— Не люблю, когда рядом что-то горит. Всегда боялся огня, но не признавался в этом, иначе мой папаша принялся бы меня поджаривать.
Томми тихо рассмеялся.
— Мне когда-то сказали, что город с высоты птичьего полета выглядит совершенно иначе и что он даже красивый.
— И?
— Там наверху, наверное, сейчас кружит пропасть душ, и все они ждут своей очереди на отправку к господу богу. Души — как шарики, вырвавшиеся из рук ребенка на празднике. Они легкие. А моя сейчас — тяжелая… Мне чертовски тяжело, Кит, ведь я всегда был хорошим мальчиком, а теперь вот — курю прямо в школе… Никогда не думал, что такое сделаю.
Он затушил окурок о влажную подошву, отбросил его и поманил Кита за собой.
Повернулся в дверях: взъерошенный, окровавленный Попугайчик. Улыбка скривила губы. Зеленые глаза обведены копотью усталости. Он хотел сказать что-то еще, но во всю мощь взвыла старая пожарная сирена, обнаружившая наконец возгорание, и заглушившая напрочь любые звуки, и последние слова — тоже.
Седьмого сентября в двенадцать пятьдесят под рев сирен офицер Робинсон первой всадила пулю в Томми Митфорда, вышедшего из здания школы с пистолетом в руках, а командир окружного спецназа, лейтенант Гарри Джефферсон — в Кита Хогарта, уверенно державшего карабин.
Эти выстрелы были сигналом для остальных, поэтому в теле Томми Митфорда насчитали потом семь пулевых отверстий, а в теле Кита Хогарта — двенадцать.
Переполненные морги и больницы не сразу смогли дать ответ по количеству пострадавших и спрогнозировать количество смертельных исходов среди раненых, но к утру десятого сентября данные были абсолютно точными: бойня в школе «Хилл» унесла жизни двадцати трех человек, включая жизни самих нападавших. Тридцать шесть человек оставались в больницах с тяжелыми и легкими ранениями и ожогами, среди них — Алекс Митчелл, получивший пулю в плечо.
Глава 15
Алекс Митчелл получил пулю в плечо, и его белая повязка, поддерживающая правую руку, была сфотографирована несчетное количество раз, несмотря на то, что плохо выделялась на фоне белой рубашке. Алекс не надел траур, и в этом усмотрели нежелание походить на террористов, заявившихся в школу «Хилл» во всем черном.
За спиной Алекса красовался огромный экран, на котором попеременно показывались фото погибших с краткой подписью — именем и датой рождения.
Дату смерти не указали, и в этом тоже был заложен особый смысл: люди должны были понимать, что погибшие ученики останутся с ними навсегда и не будут преданы забвению.
Перед Алексом громоздился с десяток микрофонов, еще столько же тянулись к нему из толпы, беспрестанно щелкающей вспышками.
Где-то на заднем плане, по стенам большого зала были развешаны другие материалы — истории маленьких городов, вложенные в фотоматериалы, статьи, интервью и видеоролики, но рядом с этими стендами не было ни одного человека.
Все внимание выставки «Мой город» было приковано к Алексу Митчеллу, специально приглашенному организаторами для того, чтобы как можно подробнее рассказать о трагедии.
По этому поводу мнения разделились — кто-то считал Алекса смелым и стойким мальчиком, решившимся разбередить свежую рану, кто-то считал, что маленький стервятник решил нажиться на своем везении.
Представители обоих лагерей стояли перед сценой-возвышением почти неподвижно и слушали короткую речь Алекса Митчелла.
Алекс начал ее с минуты молчания, и незапланированной минуте пришлось подчиниться.
Выждав положенное время, он поднял голову и начал говорить. Он сказал о том, как хорошо и мирно жил его родной город. О том, как слаженно и дружески поддерживали друг друга ученики его школы, о веселых футбольных тренировках (фото Берта Морана в форме) и отличном спектакле, поставленном талантливой прекрасной девушкой (фото Минди с карандашом за ухом).
О том, какие планы строили его одноклассники, о том, какой широкий, безбрежный мир возможностей ждал их, о неиспытанной любви, о потерянной возможности поцеловать новорожденного ребенка, о родителях, оставшихся стонать от боли в своих опустевших домах.
О том, сколько голосов умолкло в один день, о том, сколько призраков поселилось в стенах школы, о воспитательном гении директора Деррика, прикрывшем собой учеников.
О тяжести, боли и страхе. Об аде, который неожиданно показался среди солнечного сентябрьского дня.
О вечной памяти тем, кто не смог пережить его явление, о молитвах и службах, многоголосом молитвенном хоре всего города.
О самом страшном, что только может случиться с людьми — о столкновении с бесчеловечной жестокостью, которой нет ни оправдания, ни пощады.
И на этой ноте он хотел бы сказать всем присутствующим здесь — он, увидев жуткий оскал смерти, пришел сюда не для того, чтобы получить долю внимания. Не из тщеславия, а из чувства вины и желания справедливости. И он сделает все, что может от него зависеть, для того, чтобы жертвы этой трагедии остались в памяти людей такими же веселыми, добрыми и живыми, какими пришли в школу в тот роковой день.
Он, Алекс Митчелл, напишет книгу в их честь, и призывает каждого, кто переживает и сочувствует погибшим, поставить эту книгу на полку и показывать ее своим детям, чтобы те знали, сколько зла может принести необдуманный поступок…
— Алекс, ты считаешь, что Митфорд и Хогарт совершили необдуманный поступок? Есть информация, что их налет был тщательно спланирован.
Спросила молодая девушка в синей рубашке, с десятком автоматических ручек в кармане. За ней топтался парень с камерой. Алекс повернулся к ним и замер. Вопрос был слишком сложен, чтобы ответить на него сразу.
— Я думаю, что убийство — всегда необдуманно… — сказал он в итоге и замялся, потому что ответ был глуп, очевидно глуп, и казалось — сейчас все махнут на него рукой и разбредутся по залу.
Никто не тронулся с места.
— Ты дружил с Томасом Митфордом? Каким он был?
— Неуравновешенным. У него были дурные склонности. Он постоянно рисовал свастики и, наверное, был настроен против общества.
— Говорят, что именно он был инициатором бойни. Это может быть правдой?
Этот вопрос прилетел от парня с рыжей клочковатой бородой и в очках, с дужки которых свисала тонкая серебряная цепочка.
— Я с ним об этом не разговаривал. Но я знаю, что он… умел увлекать людей.
(Это он придумал игру в индейцев, помнишь, Алекс? Вам надоели супергерои, гонять по раскаленным улицам на скейте было утомительно и совсем не весело, и Томми сказал, что раньше дети играли в индейцев, и что это здорово — можно строить шалаши, скрываться, сражаться между собой и…)
