– О чем спор?!
– Да вот он… – мотнул головой в сторону Волкова командир стражи, потом вспомнил, как следует обращаться к Глебу, и поправился: – Маркиз говорит, что мой боец хреново играет.
– Пусть сам покажет, как нужно, – резонно предложил Тханг.
– И покажу, – обиделся Волков и попытался встать из-за стола.
Удача улыбнулась ему после третьей попытки, и он пошатываясь зашагал в сторону музыканта.
– Дай! – протянул он руку к инструменту.
Солдат посмотрел на пошатывающегося маркиза, но спорить с наследником престола не решился, в каком бы тот состоянии ни был, обреченно вздохнул, мысленно прощаясь со своей собственностью, и протянул китар Волкову.
Глеб принял инструмент и начал с интересом крутить его в руках. Корпус китара, на его взгляд, был не слишком удобен, да и струны из жесткого волоса отличались от привычных металлических. Проведя по ним пальцами, он хмыкнул. Попробовал взять пару простеньких аккордов и едва не выронил соскользнувший с колена инструмент. Глеб чертыхнулся.
Тханг фыркнул.
– Я что виноват, что корпус такой дурацкий? – обиделся Волков.
– Почему дурацкий? – не согласился орк. – Нормальный.
– Нормальный должен быть такой формы… – Волков нарисовал в воздухе силуэт классической гитары.
Тханг заржал, повторив его жест:
– Маркиз, такие формы вам нужно было на балу приглядывать!
Возможно, Глеб на этом бы успокоился и вернул вещь владельцу, но все испортил Виттор, заоравший из-за стола:
– Да верните вы инструмент, маркиз, если играть не умеете! Лучше идите выпейте с нами!
– Щазз! – и принялся с утроенной силой мучить несчастный китар, под страдальческие вздохи переживающего за свою собственность солдата. Наконец, Волков не выдержал, повернулся к нему и спросил: – Сколько стоит?
– Ваше высочество…
– Сколько?
– Двадцать серебряных, господин.
Глеб обратился к Тхангу:
– Одолжишь?
Тот без пререканий вытащил из поясного кошеля горсть монет, долго пересчитывал, несколько раз сбивался со счета и начинал заново, но все же справился с этой задачей и протянул солдату необходимую сумму. Боец перевел растерянный взгляд с монет на Глеба, посмотрел на своего начальника и после его кивка принял деньги.
Глеб перехватил инструмент поудобнее, все же немного к нему приноровившись, ударил по струнам и, задорно тряхнув головой, запел:
Мерцал закат, как блеск клинка,
Свою добычу смерть считала.
Бой будет завтра, а пока
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалу…
[13]Снисходительная усмешка, которой начальник стражи встретил манипуляции Волкова с инструментом, сползла с лица Виттора после первого куплета. Он отставил в сторону кувшин и, подперев подбородок кулаком, уставился во все глаза на исполнителя. Что-то громко обсуждавшие солдаты также притихли и, обернувшись, внимательно слушали Глеба, ведь пел он о простых и понятных каждому солдату вещах.
Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там…
Ведь это наши горы,
Они помогут нам.
Они помогут нам.
Взвод лезет вверх, а у реки,
Тот, с кем ходил ты раньше в паре,
Мы ждем атаки до тоски,
А вот альпийские стрелки
Сегодня что-то не в ударе…
Кто-то из солдат, не решаясь прервать одобрительным ревом исполнителя, важно кивает головой, как бы подтверждая, что действительно, ждать атаки, зная, что она обязательно последует – это самое тяжелое.
…А до войны вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою.
Он падал вниз, но был спасен,
А вот теперь, быть может, он
Свой автомат готовит к бою!..
Глеб, подняв на слушателей глаза, наткнулся взглядом на неподвижную, застывшую в напряжении фигуру напротив. Седоусый ветеран из бывших наемников, смотрит перед собой немигающим взглядом, в уголке глаза что-то подозрительно посверкивает, а огромные руки крепко сжаты в кулаки. Он не просто слушает песню, в отличие от большинства молодых солдат, знающих о войне только по героическим сказаниям и пьяным байкам старших товарищей, он вместе с музыкой заново проживает события своей жизни. Для бывшего наемника рассказ о двух товарищах, оказавшихся по разные стороны, не является просто поэтическим оборотом. Для него это горькая проза жизни, с которой он не раз уже сталкивался. И он не стесняется слез, катящихся по загрубевшей, выдубленной жарой и холодом коже.
…Ты снова здесь, ты собран весь,
Ты ждешь заветного сигнала.
И парень тот, он тоже здесь
Среди стрелков из «Эдельвейс».
Их надо сбросить с перевала!
Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там…
Ведь это наши горы,
Они помогут нам.
Они помогут нам.
После окончания песни присутствующие еще долго сидели молча, под впечатлением прозвучавшей песни, и лишь потом разразились громкими криками. Пожалуй, только разница в положении не давала солдатам похлопать Глеба по плечу или предложить вина, но это за них с успехом проделали командиры. Тханг, выбравшись из-за стола, подлетел к Волкову и сжал в объятиях так, что у бедного исполнителя затрещали ребра. Осознав причину сдавленного сипения приятеля, орк разжал руки и смущенно отступил назад. Хорошо еще, что подоспевший следом Виттор не стал испытывать на прочность ребра Волкова, а ограничился только мощным хлопком по плечу и протянул зажатый во второй руке кувшин. Пока Глеб, держа тяжелую емкость двумя руками, прихлебывал вино маленькими глоточками, начальник стражи плюхнулся на лавку слева от него и довольно проревел:
– Можешь еще что-нибудь этакое?!
Глеб оторвался от кувшина и спросил:
– Что этакое? Про баб, что ли?
– Не… про нас, про солдат.
Глеб задумался. В голове промелькнул целый сонм композиций того же Высоцкого, Трофима, «Любэ», но выбор он решил остановить на одной из своих любимых песен, имеющей более отдаленную связь с военной тематикой. Глеб расстегнул наполовину рубашку, еще разок приложился к кувшину и, откинувшись спиной на стену, обвел взглядом собравшихся слушателей. Ему показалось, что их стало намного больше, чем раньше, но он не стал задумываться над разрешением этой загадки. Тронул пальцами струны, выводя длинную, тягучую мелодию, и тихим голосом начал:
Волки уходят в небеса,
Горят холодные глаза.
Приказа верить в чудеса
Не поступало…
Глеб не глядел на слушателей, но интуитивно чувствовал их восторг и понял, что удачно угадал с выбором песни.
