Оттерев пятна крови, они не замеченными покинули дом и, дождавшись рассвета, ранним утром выехали из города. Глеб опасался, что стражники могут при обыске телеги обнаружить спрятанные рыцарем в поклаже скальпы, но все обошлось: сонные туронцы только проводили повозку взглядом.
Минуло восемь дней…
Войска туронского маркграфа, после разгрома возглавляемого Глебом фаросского войска, не пошли в центральные районы герцогства. Как раскаленный нож в масло вошли они в фаросские земли. Стремительным броском рыцарская конница, не отвлекаясь на захват укрепленных городов и крепостей, преодолела отделяющее их от Каоры расстояние, разделилась на несколько отрядов, одновременно атаковав не успевшие подготовиться к обороне замки на ее берегу, и выполнили поставленную задачу, почти не понеся потерь. Дождались подхода отставших пехотных отрядов.
Выставив мощный заслон на Каоре, особое внимание уделив мостам и пригодным для переправы местам, они принялись штурмовать укрепленные города и замки, устанавливая свою власть на захваченной территории.
Из Туронского маркграфства подошла вторая волна нападавших. Тяжелым молотом рухнула она на приграничные гарнизоны. Многие из них до сих пор не знали о начале войны и стали легкой добычей туронских войск.
Пал, не дождавшись подкреплений, десятый гарнизон…
Стойко держался в течение пяти дней восьмой, пока туронская пехота не прорвалась за стены укрепления и не устроила безжалостной резни, не пожалев ни женщин, ни детей…
Поспешив на подмогу осажденному объединившимися бандами одиннадцатому гарнизону, двенадцатый угодил в засаду и был уничтожен до последнего человека…
Командир четырнадцатого гарнизона отбил две неистовые атаки и, собрав в кулак все имеющиеся силы, под покровом ночи прорвал вражеское кольцо, уведя с собой остатки отряда. Едва ли четверть бойцов осталась от первоначального количества солдат под его командованием, но это были лучшие из лучших, так и не смирившиеся с поражением…
Седьмой отряд сразила не доблесть врага, а гнусное предательство. Несколько подкупленных загодя мерзавцев убили караульных и открыли врагу ворота. Больше половины гарнизона были повязаны в собственных постелях. Начальник гарнизона с немногими успевшими схватиться за оружие солдатами погиб в неравном бою, своей кровью смыв позор поражения…
Предводитель пятнадцатого гарнизона, узнав о нападении, не стал дожидаться планомерной осады и в полном составе увел свой отряд в леса. Посланные на их поимку войска потерпели неудачу, изматываемые мелкими стычками, еженощными налетами и засадами, они вынуждены были отступить, понеся большие потери. Маркграф решил разделаться с непокорными позднее…
Барон Ульф, преследуя объявившуюся на его землях шайку разбойников, наткнулся на кавалерийский отряд туронцев. Между воинами завязался встречный бой. Малочисленный отряд храброго барона был уничтожен, но сам он, получив три раны, вместе с единственным уцелевшим дружинником ускользнул от погони, подстрелив на прощание наиболее ретивых преследователей, в том числе и одного эльфийского стрелка…
Разъяренные гибелью шестерых сородичей, эльфийские стрелки в сопровождении туронских всадников метались по дорогам, но так и не смогли отыскать виновных…
Эпилог
Старик в посеревшей от времени робе медленно поднимался по закручивающейся винтом узкой лестнице. Шел он, тяжело опираясь на посох, делал частые остановки, подолгу отдыхая, на лбу блестели капли пота, из груди вырывалось хриплое с присвистом дыхание, но он упрямо продолжал путь. Сухое, морщинистое лицо с кожей цвета пергамента, всклокоченные седые волосенки, обрамляющие обширную лысину, набрякшие веки, тонкие бесцветные губы – на первый взгляд обычный старик, но внимательный взгляд отметил бы, что в выцветших глазах светится недюжинный ум и сила воли, не сломленная тяжестью лет, что костлявые руки с узловатыми воспаленными суставами, обвитые набухшими венами, сжимают гладкое отполированное древко посоха хваткой, более присущей ветеранам, привыкшим мастерски управляться с копьем или алебардой, что худое тело лишь подчеркивает ширину плеч, не согнутых прожитым возрастом, а в шаркающей, тяжелой походке можно подметить остатки былых упругих, отточенных передвижений бойца. Он и был бойцом, Гиран – одиннадцатый ребенок в семье графа Корнока, отправленный в детстве на три года в не самый богатый, находящийся далеко от столицы и ее соблазнов, зато по праву считающийся в узких кругах осведомленных людей одним из древнейших храмов Всеотца. В этот храм.
Через пятьдесят три года он вновь вернулся сюда. Осведомленные люди считали, что причиной скоропалительного ухода Гирана в ряды служителей Всеотца послужила его поддержка после смерти короля одного из принцев – претендентов на престол, – проигравшего более удачливому сопернику в борьбе за трон. Приятельские отношения с главой Особого Коронного Отряда позволили ему заблаговременно узнать, что укрепивший власть коронованный правитель желает видеть в столице бывших сторонников своего брата, в том числе и Гирана, собираясь задать им не самые приятные вопросы. Поскольку нужных ответов у барона не было, на снисхождение он не рассчитывал, но при этом вина была не столь велика, чтобы недовольство короля перешло на его семью, то решил вновь – как когда-то в молодости – сменить сферу деятельности. И, надо признать, не прогадал! Уже через год Гиран занял место ближайшего помощника настоятеля, а через два сам возглавил храм.
Кому-то такая карьера может показаться чересчур быстрой, ведь многие куда более достойные претенденты годами дожидались повышения, неустанно доказывая своими действиями верность храму, но нужно принять во внимание, что во главе Конклава стояли не фанатики, а прагматики, поэтому декларируемое ими равенство было не более чем фикцией, и, за редким исключением, все значимые должности получали люди, способные принести как можно больше пользы Церкви. А от кого больше пользы: от мелкого ремесленника или крестьянина, пускай и отслужившего в храме более двух десятков лет, или от недавно принятого аристократа, причем аристократа влиятельного, имеющего обширные связи не только в своем королевстве, но и за его пределами? Ответ очевиден.
Гиран оправдал возложенные на него ожидания и стал одним из лучших настоятелей храма за все время его существования. Почти полвека возглавлял он храм, играющий важную роль в структуре Конклава, и наряду еще с шестью настоятелями отвечал за проводимые церковью деликатные операции. Старость не щадит никого, но стосемнадцатилетний настоятель рассчитывал протянуть еще как минимум пару десятков лет. Целители в этом помогут. И собственная воля тоже. Та воля, что заставляет его, несмотря на телесную слабость и недуги, в конце каждой декады упрямо взбираться по крутой лестнице на самый верх башни, только для того, чтобы провести на смотровой площадке пару-тройку часов, как когда-то давно в период обучения.
Последние несколько лет его каждый раз сопровождал помощник, которого Гиран готовил себе на смену. Вот и сейчас позади настоятеля шагал крепкий мужчина лет тридцати пяти. С собой помощник настоятеля нес темный сверток, было видно, что в случае необходимости он готов подхватить впереди идущего, если тот оступится. К его сожалению, лестница была слишком узкой, чтобы можно было идти рядом с наставником, поддерживая его под руку, а изменить маршрут упрямый старик отказывался наотрез.
