– Твой ботинок, – на всякий случай уточнил Джонни.
Вскоре на мачте красовалась дырявая обувь лиса.
Воробушек с сомнением потянул носом горячий воздух. Но не почувствовал и слабого дуновения.
– И чего? Ты серьезно веришь, что ботинки изменят погоду?
– Точно! – Монах стукнул себя по лбу еще раз. – Ветру мало одних ботинок! Надо сделать что-то еще… Ну конечно!
Осененный идеей, лисенок снова помчался к борту. Если бы портовый нищий увидел эту картину, он бы вылил себе на голову ведро холодной воды: чтобы не мерещилось от пекла. Перевесившись через борт, лис-монах с увлечением заправской ведьмы размахивал лохматой шваброй.
Утомившись, он отбросил швабру в сторону.
– Ну, что я тебе говорил! – торжествовал Воробушек. – Приметы – это просто выдумки.
– Что ж, – монах развел лапами, – значит, остается последний способ…
– И какой?.. – хмыкнул Джонни. – Утопишь якорь? Выломаешь штурвал?
– Нет. Предание гласит: если ничего не помогает – надо выпороть юнгу.
Монах и Воробушек одновременно уставились на Кукабару.
– Ну уж дудки! – завопил тот и взвился в воздух.
Однако внезапный порыв ветра отбросил Кукабару назад, и он рухнул на палубу.
Золотые паруса будто ожили. Поднялись. Ослепительно вспыхнули. Натянулись, дрожа, готовые хоть сейчас, сию секунду унести судно в открытое море.
– Вот видишь, – ликовал лисенок, обнимая потрясенного Воробушка. – У меня получился ветер!
Глава третья
Веселые скелеты
Парусный бриг появился у южного берега острова Святой Гиены так внезапно, словно возник из морской пены. Двое – один в украшенной перьями шляпе, другой с зонтом из пальмовых листьев – издалека разглядывали судно.
– Странно, как этот бриг здесь оказался?.. – протянул тот, что в шляпе, сооружая из листа агавы что-то наподобие подзорной трубы. – Не иначе как галсами… За кливер и марсель штурману двенадцать плетей, а капитана – в матросы! Как звать посудину, Громила?
– Ле-ту-чий го-ла-дла-нец… – прочел по слогам обладатель зонта. – Нет, гол-лан-дец.
– Летучий? Что ж, хорошее имя. С этого острова только улететь и можно!
Ни один матрос не сошел с корабля на Святую Гиену. Но и на борту никого не было видно. Никто не чинил паруса, висящие рваными тряпками. Не драил палубу. Не отдыхал на баке.
– Здесь что-то нечисто, мистел Флинт, – отступая назад, проворчал Громила. – Мне кажется, там пливидения…
Флинт Котес (а это был именно он, легендарный капитан Корноухий, когда-то в порыве гнева разделивший Тициана Великолепного с его хвостом) ухватил пирата за ворот тельняшки.
– Предпочитаешь остаться здесь?
– Да, капитан. Это плохой колабль. Надо ждать длугой.
– Другой? – изумился Корноухий. С тех пор как команда «Ночного кошмара» подняла бунт и высадила его на остров, мимо не проходил ни один корабль. – Очнись, приятель! Ты где-нибудь видишь пристань?
Пират огляделся, словно только что очутился здесь.
– Не видишь, – ответил себе Флинт Котес. – А почему? ПОТОМУ ЧТО ЕЕ ЗДЕСЬ НЕТ! Корабли не приходят сюда один за другим. И по местному расписанию следующий рейс – лет через триста.
– Ну и пусть, – упрямо твердил Громила. – Колабль с пливидениями – жуть! Я лучше тут умлу. Тепло и сытно.
– Тоже мне, нашел Лаберланд
[1]! – фыркнул Корноухий. – Да ты посмотри на нас: едим бананы, кокосы и целыми днями жаримся на солнце! Еще немного – и я превращусь в пирог с фруктовой начинкой. «Пирожки! Пирожки! А вот кому пирожков с кошатиной?..» Все! Надоело! Хватит! Я иду на корабль – с тобой или без тебя.
Палуба «Летучего голландца» представляла собой жуткое зрелище. На капитанском мостике, на баке и юте – всюду лежали скелеты. Истрепанные штормами лохмотья прикрывали иссохшие кости, пустые глазницы смотрели в небо.
Корноухий поднял череп и бережно стряхнул с него пыль:
– Бедный Йорик!..
– Он твой плиятель?
– Вообще-то, нет. Но в юности мне нравился театр.
– Стлашно следи мелтвяков… – Громила поежился, как от холода, хотя погодка стояла жаркая.
– Страшно среди живых, Громила! Это живые предают тебя, выкидывают за борт и палят в уходящую лодку. А скелеты только костями гремят… – Флинт Котес повернул черепушку к Громиле. – Смотри: он нам улыбается!
– Нет. Он лычит.
– Не дрейфь! Скелеты просто радуются. Потому что это веселые скелеты. Правда, ребята? – Корноухий огляделся. – Не пойму только, который из вас капитан. Вы тут словно близнецы-братья. Ну да ладно. Видно, нет у вас капитана. А иначе зачем бы вам остров Святой Гиены? Поэтому командовать буду я. Нет возражений?
Приложив лапу к уху, Корноухий сделал вид, что прислушивается.
– Возражений нет. Отлично. Ну что, здорово, моряки! Слушай мою команду: флагшток – чинить, паруса – латать, завтра отправляемся в путь.
Флинт Котес по-отечески обнял привязанного к мачте матроса (несмотря на собственную кончину, тот не расстался с любимой фляжкой) и хорошенько дернул его за локоть. Рука, скрипнув, поднялась, предлагая капитану хлебнуть.
– Мне все равно, кто у меня в команде: коты, скелеты или даже черти, – известил Корноухий. – Так славно вновь стать капитаном! Громила, марш за провиантом!
Поднявшись на палубу, Громила от удивления только глазами захлопал. Хитроумно сплетенные канаты и тросы абордажными кошками удерживали скелеты пиратов. Каждого – на своем месте. Вахтенного – на вахте, штурмана – у штурвала, первого помощника – в бочке на мачте. Всё вместе – и крепкие морские узлы, и хитроумно сплетенные канаты – напоминало гигантскую паутину для отлова скелетов.
