Я кивнула: еще бы, наш вызов «Макдоналдсу»,
альтернатива «Русскому бистро». Сама частенько покупала обед в «Быстро и
вкусно». В отличие от заведений оборотистого американца там на самом деле
съедобная еда, более привычная для российского желудка, и супы подают не те,
которые развели из пакетиков, а настоящие бульоны и борщи. К тому же
обслуживающий персонал не грубит так, как одетые в красные рубашечки служащие
«Русского бистро», и цены в «Быстро и вкусно» намного ниже. Мне очень нравятся
эти кафешки, не прикидывающиеся элитными ресторанами, и вот теперь выяснилось,
что ими руководил Глеб Лукич.
– Откуда тебе известно об этом
Тарзане? – не утерпела я. – Неужели отец рассказал?
Честно говоря, меня немного удивило
спокойствие Тины. Или это от шока?
Тина хмыкнула:
– Когда папа с Романом решили сдуру
баллотироваться в Государственную думу, их конкуренты живо разыскали всю правду
о Тарзане, и в газетах прошла серия статей с такими подробностями!..
Естественно, никуда их не выбрали, а я просто прочитала весь отстой. Ежели
интересно, могу дать посмотреть, у меня подшивка есть.
Она помолчала и добавила:
– Я пришла к папе и, положив на стол
вырезки, спросила: «Это правда?»
– А он?
– Хмыкнул и сказал: «Лавры Павлика
Морозова не дают спать по ночам?»
– А ты?
– Я ответила: «Просто интересно, ты же
мой отец». Он тогда пояснил: «Многое правда, но не все. Имей в виду, если
покопаться в родословных богатых семей во всем мире, то в каждой, поверь мне, в
каждой, найдется предок, разбойничавший на большой дороге, а Америку и
Австралию вообще основали каторжники, наверное, поэтому эти страны так
процветают. Но крови на мне нет, я возился с деньгами».
– Добрый день, – донесся от порога
приятный баритон, – прошу всех сесть и постараться успокоиться. Я понимаю,
что вы взволнованы, поэтому, думаю, будет лучше, если попытаетесь слегка
расслабиться.
Я обернулась. В комнату вошли несколько
мужчин, разительно отличавшиеся от Ефима, Макса, покойного Глеба Лукича и
хозяйничавшего сейчас в кабинете Ларионова Романа Миловидова.
Несмотря на то что на дворе было утро, от
вошедших не пахло одеколоном. Трое из них были одеты в дешевые джинсы,
китайские кроссовки и рубашки, купленные не в дорогих бутиках, а на толкучках.
Четвертый, тот самый, который призывал сейчас всех расслабиться, щеголял в
светлом летнем костюме. Но провисающие плечи пиджака, морщины на лацканах и
плохо обработанные петли без слов сообщали: прикид явно не из фирменного
магазина. В дом прибыла милиция.
Прошла неделя. Рада с Тиной больше не играли в
покойников. Тело Глеба Лукича отдали семье на шестой день после смерти. Я не
стала спрашивать, отчего правоохранительные органы так долго держали труп у
себя.
Хоронили Ларионова в воскресенье. Похороны
были очень пышными. Один гроб из цельного красного дерева, снабженный
кондиционером и вышитыми вручную подушкой и покрывалом, тянул на бешеную сумму.
Честно говоря, я не очень понимала, зачем надо тратить столько денег на то, что
без остатка сгорит в огне, но Рада, словно заведенная, повторяла:
– У Глебушки должно быть все самое
лучшее.
Спорить со вдовой не решился никто, даже Ефим,
постоянно выказывающий при виде Рады неприязнь, сейчас ласково обнимал ее за
плечи и приговаривал:
– Конечно, конечно, ты абсолютно права.
После поминок, на которые пришло несметное
количество народа, я, чувствуя себя абсолютно разбитой, кулем рухнула в
кровать. Кирюшка и Лиза, ни на шаг не отходившие от заплаканной, одетой во все
черное Тины, ночевали у нее в комнате. Не успела я погасить лампу, как в дверь
постучались.
– Войдите! – крикнула я и схватила
халат. Наверное, Лизе или Кирюшке что-то понадобилось. Но в спальню вошел
Роман, одетый, несмотря на более чем поздний час, в элегантный черный костюм.
– Что случилось? – удивилась я.
Мужчина мрачно улыбнулся:
– Все плохое уже произошло, я пришел
поговорить.
Не дожидаясь приглашения, он сел на диван и
заявил:
– Завтра в десять утра явится нотариус.
– И что?
– Вскроют завещание, поэтому не планируй
никаких дел на этот час.
– Я-то с какого бока должна
присутствовать при этой процедуре?
Роман пожал плечами:
– Наверное, беспокоитесь, что будет с
вашей дачей?
Я пожала плечами:
– Что будет, то и будет, я понимаю, что
смерть Глеба Лукича внесла коррективы в планы.
– Вам жаль дома? – спросил Роман.
– Мне жаль Ларионова, – парировала
я.
Пару секунд Миловидов смотрел на меня своими
темными, непроницаемыми глазами, по их выражению было совершенно непонятно, о
чем он думает. Взгляд не выражал ничего: ни интереса, ни сочувствия или приязни.
Так смотрит на покупателей плюшевый мишка, поблескивая пуговичками, пришитыми
по бокам носа.
Неожиданно Роман спросил:
– Если бы некто, провидение, скажем,
предложило вам обмен: оживлю Глеба, а ты откажись от дома. Ваше решение?
Забыв, что на мне только крохотный халатик,
вернее, шелковая распашонка, я вскочила с кровати и забегала по комнате в
полном возмущении.
– К сожалению, у меня на руках дети и
животные, иначе…
– Что? – ползал по мне взглядом
Роман. – Что иначе?
– Мигом бы ушла отсюда.
– И вам не нужна новая дача?
– Наш дом дышал на ладан, может, и
простоял бы еще лет пять, но неминуемо бы и сам развалился. Мы его не
ремонтировали.
– Отчего же? Так нуждаетесь?
– Да нет, деньги можно найти, не хотели
возню затевать… Я рассказала Глебу Лукичу правду о состоянии дачи, но он только
отмахнулся. Спасибо, конечно, Ларионову, однако, думается, стройку надо
прекратить.
– Почему?
– Во-первых, у его семьи теперь нет
кормильца и явно возникнут проблемы с деньгами, а во-вторых, ни Рада, ни Ефим,
ни Макс ни в чем передо мной не провинились.
Роман вытащил сигареты.
– Вы разрешите?
– Бога ради.
– Имейте в виду, – хмыкнул
Миловидов, – средств у сироток хватит, чтобы построить вам фазенду, грех
не воспользоваться.
