– Иди-иди, – подтолкнул в спину Ворпед. –
Переговоры – это все-таки не война.
– Может, пусть наши юристы?
– Увы, демонстранты всегда желают разговаривать только
с генералиссимусом! Идите.
– Вот за что ненавижу быть начальником…
Я спустился на нижний этаж, там уже наготове многочисленная
служба охраны, у всех в руках пистолеты с шоковыми пулями. Я кисло улыбнулся,
помахал рукой, мол, сперва поговорим, а бить потом, потом…
Дверь провернулась, я вышел в мир сухого воздуха, жаркого
солнца и разноголосого галдежа. Размалеванные, как клоуны, одетые в такие
женские одежды, к которым любая шлюха побрезгает притронуться, демонстранты
завопили громче, над головами запрыгали плакаты, баннеры, растяжки на шестах, в
задних рядах поднялся свист, улюлюканье.
Торквемада остался все таким же прыщавым хиляком, угловатым
и с тощей впалой грудью. Даже тонны спермы, что он за это время проглотил, не
помогли цвету лица, зато задница стала впятеро шире, а подошел он ко мне,
переваливаясь, как беременная пекинская утка.
– Я Торквемада, – назвался он громко. –
Причем имя Торквемада больше женское имя, чем мужское, потому я ношу его с
особой гордостью. Великий инквизитор, имя которого я избрал, тоже был
трансвеститом и потому с особой жестокостью истреблял именно евреев.
Я не врубился, при чем тут трансвеститы и евреи, хотя если
подумать, то евреи всегда при всем, спросил подчеркнуто мирно:
– Что еще? Все ваши нетрадиционалы представлены в
Реальном Мире весьма и весьма…
Он сказал громко:
– Это вчерашний день культуры!.. Мы пришли требовать
сегодняшний день культуры!
Я спросил, теряясь в догадках:
– А что у нас за культура на сегодня?
Он сказал громко, с подъемом, снова срываясь на поросячий
визг:
– Зоофилия!
Демонстранты, для которых он повышал голос, заорали, выше
вскинули плакаты и баннеры. Я с надеждой смотрел на дальние улицы, но что-то
ОМОН запаздывает. Если окажется, что Кулиев забыл вызвать, я его самого мобам
скормлю. Нет, превращу в медленного моба и пущу перед охотниками…
– Зоофилия… – сказал я медленно, оттягивая
время. – Это как вы такое мыслите? Чтобы вы имели монстров?.. Ну,
попробуйте. Если сумеете, я вам обелиск в центре города поставлю. Лучше
оттрахайте всем своим обществом нетрадиционалов Антарарсиса. Сам приду
смотреть.
Он замотал головой так, что слюни полетели во все стороны. Я
брезгливо вытер с рукава пиджака, надо будет сразу же отдать в химчистку и
санобработку. А то и лучше вообще сжечь во избежание СПИДа и проказы…
– Нет, – сказал он, – нас интересует не
это!.. Мы хотим чувствовать себя женщинами! Разве не видно?
Я содрогнулся, представив себя с такой женщиной, и ощутил,
что теперь по крайней мере дня на три я полный импотент. Если буду вспоминать,
то и на больше.
– Ага, – выдавил я вконец обалдело, – вы
хотите, чтобы вас трахали мобы?
– Ну да! Это наше неотъемлемое законное конституционное
право! В стране не будет культуры и нас не примут в Общий Рынок, если мы не
продемонстрируем истинно демократические ценности и высокую культуру!
Нас, мелькнуло в голове одновременно со знакомым приступом
тошноты. Это мы с ним в одном обществе, господи сохрани… И от него больше
зависит, чем от меня, примут нас куда-то в «приличное общество» или не примут.
Куда катимся, эх, яблочко…
– Хорошо, – ответил я покорно, – передам все
ваши требования нашим разработчикам.
– Мы следим за вашими разработками! – заявил он
угрожающе.
Я вздохнул.
– Кто за ними только не следит…
Из мира высокого софта пришло сенсационное сообщение:
удалось создать систему, натягивающую тактильные характеристики на и??ображение.
Всех на уши поставила передача из музея, когда оттуда транслировались в
трехмерном изображении египетские вазы, а телезрители, не вставая с кресел и
диванов, могли дотянуться и ощутить кончиками пальцев холод бронзы, выпуклость
рисунка, бугорки и впадинки.
Правда, если нажать пальцами чуть сильнее – изображение
исчезало, но специалисты с апломбом заявляли, что над усилением характеристик
работают и вот-вот появятся достаточно надежные, так что любители резиновых
кукол вполне смогут перейти на виртуальных кинозвезд без страха, что мыльный
пузырь лопнет и они с торчащим пенисом грохнутся на пол.
В Голливуде сразу же подали судебный иск против возможности
использования для подобных целей прототипов реальных актеров и актрис, хотя
некоторые актрисы заявили, что им такое внимание льстит и одна только мысль,
что ее вот сейчас во всем мире будут трахать миллионы мужчин, действует
возбуждающе и придает энергию.
Мы уже не довольствовались новостями из периодики, старались
следить за перспективными разработками. Аллодис заявил, что он уже давно
работает над моделированием персонажей с тактильными характеристиками. Правда,
наш сервак не потянет, нужно готовить новый, весь из кластеров, каждый равный
нынешнему серваку, да и компы потребителей будут жутко тормозить, минимальная конфигурация
– стодвадцатичетырехбитная платформа, а ее планируют запустить в продажу только
в следующем году… но мы можем успеть, нам же только натянуть на уже готовые
модели…
Я слушал молча, Скоффин сразу же полез в бутылку, начал
доказывать, насколько велико расстояние между показом кувшина из музея и
внедрением технологии в массы. Побольше, чем между первой телевизионной
передачей в тридцать шестом году и выпуском первых телевизоров для населения в
пятьдесят пятом!
– И все-таки сделать можем? – спросил я.
Он развел руками.
– Ты готов вложить только в разработку миллиарды? А это
потребует миллиарды!
Все молчали и смотрели на меня с ожиданием. Я сдвинул
плечами.
– Готов. Это всего лишь деньги.
– Потом еще неизвестно, – сказал Скоффин
безжалостно, – сколько лет уйдет на коммерческое внедрение… ведь народ
должен начать покупать, а это на первых порах будет дорогое удовольствие…
– Риск, – согласился я. – Но разве мы не
пошли на риск сразу?
Скоффин засмеялся:
– Ты посмотри на эти морды! На эти сытые морды. Это уже
не те люди. Они давно не голодают.
Я провел взглядом по этим сытым мордам, что вообще-то не
выглядят так уж чересчур сытыми. У всех, скорее, голодное выражение людей, что
только-только начали настоящую погоню за большой дичью. Они все смотрели на
меня, я снова ощутил себя тем же вожаком, кто тогда принял нелегкое решение.
– А что мы теряем? – спросил я. – Всего лишь
деньги. Мы ведь жили без этих миллиардов?.. Вспомните, как начинали! Неужели
начнем успокаиваться, стричь купоны?
