Щелкнуло, экранчик потемнел, связь оборвалась. Я секунду
смотрел тупо, словно Габриэлла вот щас перезвонит и все переменится волшебным
образом, но мобильник молчал.
Забыв поужинать, я рухнул на постель, сна ни в одном глазу,
но теперь перед внутренним взором, заслоняя весь мир, стоит Габриэлла.
Габриэлла, дочь известного банкира, вообще из семьи потомственных банкиров. Ее
прадедушка и дедушка занимали важные посты в советском правительстве, тоже по
финансовой части, а потом, когда пришли рыночные отношения, старые связи и
некоторые комбинации помогли создать один из первых частных банков, ставший
вскоре акционерным, но контроль по-прежнему принадлежал семье Верещагиных.
Сейчас дедушка на покое, бравый такой дедуган, три месяца в
году проводит на своем острове в Средиземном море, где у него настоящий
рыцарский замок, а также месяц – в Техасе, стараясь понять, зачем он купил там
ранчо на сорок гектаров. Дед ко мне отнесся с большей симпатией, чем отец,
который скривился, будто проглотил дохлую жабу, когда ему угодливо доложили о
четырех моих финансовых крушениях. Я понял, что включен в длинный список
охотников за богатым приданым Габриэллы и хрен кто сдвинет папашу с этой точки
зрения.
Правда, папаша, как и дед, безумно любит Габриэллу, она
всегда была гордостью и украшением: самая хорошенькая в детсаде и в школе,
училась всегда без напряга и репетиторов и только на «отлично», прекрасно поет,
танцует, рисует, в вуз поступила принципиально без блата, да и трудно не
поступить, когда с милой улыбкой отвечаешь на любые, самые каверзные вопросы
экзаменаторов. Такое сокровище папаша не захочет выпустить из рук, это ясно,
мне уже намекали, что выбор Габриэллы хоть и не одобряют, но препятствовать
любимой дочери не станут, однако я должен работать в их конторе. То ли в банке,
то ли купленном банком супермарете: мне обеспечат высокую хлебную должность,
ибо у зятя должна быть высокооплачиваемая работа и личный мерседес с шофером.
И вот сейчас я обрубил и этот шанс…
Я рухнул на постель и попытался себе представить, что же
сделает Габриэлла. Мы любим друг друга, оба это чувствуем, и оба знаем, что
любим. Сегодня она все расскажет отцу, а возможно, и деду. Маме, конечно, тоже,
хотя мамин голос там не котируется. Мама занята все возрастающей войной с
морщинами, целлюлитом, отвисанием щек, складками на шее – на это уходит вся ее
энергия, все мысли и все силы.
Отец, понятно, обрадуется, а Габриэлла в слезах воскликнет,
что это подло – радоваться. Отец тут же извинится, но начнет рассказывать, что
жизнь Габриэллы только начинается, впереди долгий путь, и нужно, чтобы рядом
был человек, на которого можно положиться в любой момент. Это мужчины могут
любить женщин за длинные ноги, но среди женщин таких дур нет. Они все ищут в
мужчинах стабильность, уверенность, готовность защитить их на длинном жизненном
пути. Мужа нужно не только любить, это иногда угасает, но и уважать. А разве
можно уважать мужчину, который допускает крах, уже будучи семейным? Конечно,
он, ее папа, снова даст денег, спасет, прикроет, выручит, погасит долги,
однако, Габриэлла, сама подумай…
Я задыхался от ярости, ворочался и стискивал подушку,
представляя, как спокойные, рассудительные доводы подействуют на Габриэллу.
Все-таки она, несмотря на черточки творческой личности, неизвестно от каких
предков проснувшиеся в ней, по-семейному рассудительна, умеет выстраивать
длинные логические цепочки, в которых я быстро терялся, умеет на основании
двух-трех фактов, поставив их верно на плоскости, провести умозаключения к
единственно верному результату…
Каков, какой будет результат?
Я стискивал кулаки, рычал в подушку и чувствовал, как лицо
становится мокрым от слез. Я не логик, я интивист, но и я, перескакивая через
длинные цепи умозаключений, вижу, что получается на выходе вообще-то нехитрого
уравнения.
Утром я подъехал к зданию, где снято помещение под фирму,
парковался, в этот момент в нагрудном кармане затрясся мобильник. С экранчика
взглянуло строгое лицо с внимательными глазами, чуточку высокомерное, но я уже
знаю эту защитную реакцию хрупкого существа, что старается отпугнуть колючками
слишком уж назойливых.
– Привет, Габриэлла, – сказал я. – Ты стала
рано просыпаться?
– Просто ночь спала плохо, – ответила она
суховато. – Вечером долго и достаточно остро говорили с отцом.
– С твоим поговоришь, – сказал я тоскливо.
Он поморщилась:
– Да, отец больше привык говорить, а остальные должны слушать.
Но я у него не служащий, так и сказала, после чего он разговаривал со мной… ну,
почти как с равным. Должна тебе сказать, он умеет быть очень убедительным.
– Еще бы, – ответил я. – Как бы он достиг
таких высот?
Охранник на стоянке всматривался внимательно и
подозрительно, еще не запомнил новых людей и новую фирму, в дверях другой
охранник потребовал пропуск. Габриэлла сердито спросила:
– Ты с кем там разговариваешь?
– Да вот прохожу допуск, – ответил я все так же
невесело. – Мы сняли помещение слишком близко к государственным объектам…
– Давай адрес, – потребовала она, – приеду
взглянуть. Ну просто не верю, что ты снова вляпался!
Она подъехала достаточно быстро, словно воспользовалась
вертолетом, хотя, как мне кажется, частные вертолеты пока над центральной
частью Москвы не летают. Я успел увидеть, как она чуть было не прошла по
коридору мимо распахнутой двери, у нас еще тот офис: грузчики затаскивают
мебель, а наши ребята ползают на четвереньках по всему помещению, нужно
проложить километры дополнительных проводов, такое никаким электрикам нельзя
доверить.
Она вошла с некоторым недоверием, туда ли попала, на нее
сразу уставились с великим восторгом, Габриэлла отличается элитной
длинноногостью и мини-юбочкой, Секира еще и лег, якобы смотреть на провода, по
губам Габриэллы скользнула легкая улыбка, внимание молодых здоровых ребят
всегда льстит, даже если вот в такой форме.
Она понаблюдала за суетой с невеселой улыбкой, я сказал с
оптимизмом:
– Теперь видишь, что не для баб снял?
Она покачала головой, в глазах проступила такая грусть,
которую я никогда не видел на ее лице.
– Лучше бы для баб.
– Что с тобой? – спросил я встревоженно. –
Почему лучше?
– Да что бабы… Тебя они никогда не увлекут. И не
разорят.
– Вот ты о чем, – сказал я. Потоптался, как
медведь на арене, развел руками. – Извини, Габриэлла, но я никогда не
клялся, что навсегда завязал с предпринимательством.
Она сказала тихо:
– Просто я думала, что ты наконец-то остепенился.
– В смысле, признал себя окончательно слабаком?
Она возразила с жаром:
– Я так не говорила! Что, все, кто работает в
компаниях, не являясь их хозяевами, слабаки?.. Володя, что ты говоришь?.. За
какие обиды ты хочешь поквитаться с миром? Бизнес жесток, не все в нем
выживают. Это не значит, что они слабые. Самые могущественные люди на свете,
кстати, как раз назначаемые и выбираемые, начиная от президентов стран до
президентов ларьков…
