Так и не разглядев Клариссу, но чувствуя подступающую
тошноту, я выключил, стащил с головы наушники. Ворпед сразу же повернулся на
вертящемся кресле в мою сторону, отпихнулся ногами и подъехал, как на роликах.
– Ну что, шеф?
– Нужны зоны…
– Для этих?
– Да. У них время есть, как видишь. Пусть лучше в нашу
байму деньги несут, чем вот в такие места…
Поздно вечером просмотрел счета за электричество и воду,
оплатил через инет, заодно забросил плату и за сам инет: толстый канал жрет
деньги, как огромный электрический кабан, которого не кормили месяц. Ага, вот
еще два конверта с квитанциями, а это договор на подтверждение аренды за
помещение. Ого, совсем оборзели так задирать цену! Да знаю, что Москва – самый
дорогой город планеты, но нельзя же поднимать арендную плату раз в квартал, у нас
же в договоре записано ясно…
Расстроенный, я подозвал Кулиева, он по совместительству еще
и юрист, раз за плечами юридический институт, давай действуй, а сам откинулся
на спинку кресла, стараясь не смотреть на осточертевший дисплей.
Стук в дверь, Ворпед, как самый услужливый, направился
открывать, на ходу крикнул:
– Хто там?
Из-за двери ответили:
– Не бойтесь, не гербалайф. Налоговая…
Ворпед открыл со скорбной миной, там две улыбающиеся девушки
с большими корзинами на полу. Ворпед галантно вызвался помогать заносить, я
взял накладные и расписывался, а одна из девушек принялась помогать молодым и,
видно, неженатым парням накрывать на стол. Все еще горячее, парующее, ароматы
только что пожаренных бифштексов наполнили помещение.
Я подписал, что все доставлено, посчитано и принято, девушка
поинтересовалась оценивающе:
– Вы постоянно у нас заказываете… А не дешевле самим
приходить? У нас закрывается в полночь, а сейчас еще только десять часов…
– Увы, – ответил я сожалеюще, – это
пятнадцать минут туда, пятнадцать – обратно.
Она изумилась:
– Шутите? К нам клиенты с другого конца города едут!
– У нас время – деньги, – сказал я.
– Значит, – сказала она, – вы не бюджетники…
– Увы, – ответил я, – или ура, это уже по
вкусу.
Она приняла из моих рук бумаги, на этот раз в ее глазах
появилось иное выражение. Бюджетники – понятно, а вот частники, что вкалывают
до поздней ночи, – это перспективно. Правда, не всегда, но при удаче можно
вытащить золотую рыбку.
Теперь уже и она улыбалась обещающе, выпячивала вторичные
половые, даже запах пошел зовущий, от которого самцы теряют голову или хотя бы
начинают корректировать свою деятельность в нужную сторону. Ее напарница так и
вовсе демонстрировала готовность идти на любые контакты с парнями, что не то
что на дискотеку, даже в кафе не идут, чтобы не терять рабочие минуты, это же
надо, вот где заповедник настоящих мужчин! Ведь мужчины – это когда вот так
работают, все остальные – всего лишь самцы.
– Спасибо, девочки, – сказал я, – вы спасли
нас от голодной смерти. А мы перекусим и еще поработаем. Что делать, надо.
Срочный заказ.
– И очень денежный? – улыбнулась старшая уже от
двери.
– Конечно, – ответил я, – с большими
премиальными, если уложимся в срок.
– Главное, – сказала она мудро, – получить
второй заказ не хуже…
Закрыв за нею дверь, я пошел по запаху. Блестящая горячая
фольга разламывается с треском, мясо запекали прямо в ней, ароматы все
сохранились и сейчас освобожденно хлынули, одуряющие, сшибающие с ног. Я сразу
ощутил себя безумно голодным.
Сегодня Кирич против обыкновения задержался допоздна. Как и
я, присматривается к ребятам с пытливым вниманием и тревогой: кто сдаст первым?
И так продержались почти год, немыслимо много для России, где в любом
коллективе каждый вскоре начинает работать меньше, чем коллега. У всех
почему-то ощущение, что если работаешь больше, то дурак, и смотрят как на
дурака, а если увиливаешь от работы, но зарплату ухитряешься получать, то ты
круть, удалец, герой!
Но пока пашут, с усилиями не считаются. То ли мы такие
молодцы, то ли сама Россия исправляется. Но я скорее поверю в первое, все-таки
мы молодцы, хотя если мы молодцы, то и вся Россия хоть на миллиметр, но
приподнимается…
Кулиев начал рассказывать про разнузданную свободу и
порнографию в инете, Скоффин тут же в отместку завел разговор про зверства цензуры,
про ужесточение ее по всему миру, напомнил, как ряд компьютерных игр запретили
в этом году к продажам в Германии, Франции, да вообще по странам Евросоюза, вот
даже в разнузданных Штатах потребовали присвоить особо жестоким играм рейтинг
+21 и продавать только уравновешенным, психически благонадежным.
Кирич упомянул, что ужесточение цензуры касается не только
игр. Ряд фильмов, что уже вышли на экраны и принесли большие сборы, по
требованию общественных организаций либо снимаются с показа, либо там попадают
под ножницы, теряя все сомнительные сцены.
– И не только фильмы, – добавил он,
подумав. – Похоже, скоро запретят или молча изымут из обращения и такого
сверхпопулярного во времена моего детства классика мировой литературы, как Лопе
де Вега.
– Почему?
– А у него во всех произведениях, – объяснил
Кирич, – всегда самые мерзкие персонажи – ростовщики. А благородные –
только дворяне, у которых красивая любовь, и серенады, и дуэль по всяким пустякам.
А ведь ростовщики – это банкиры средневекового мира. Только назывались просто
ростовщиками, а потом стали именоваться банкирами.
Скоффин сказал с хитрой улыбочкой:
– А если учесть, что практически все ростовщики –
евреи…
Кирич поморщился, но кивнул:
– Всегда вы сворачиваете на эту тропку, но в целом я
согласен. Евреи, как доминирующая во всем мире организация, конечно же,
старается убрать о себе все негативное. Молча, тихо, не привлекая внимания, но
– убрать. Так что литература будет нести одни потери, а мы будем захватывать
все ниши.
Кулиев поинтересовался осторожно:
– Надеюсь, тему еврейства в нашей байме не затронем?
– Упаси боже, – сказал Вопед испуганно и посмотрел
на меня с ожиданием. – Не затронем же, босс?
– И близко не подойдем, – заверил я. – Нам
нужно сделать самый крутой движок в мире, а при чем тут евреи?
– Евреи всегда при том, – вздохнул Воред и
опасливо огляделся по сторонам. – И не предугадаешь, в чем тебя обвинят.
– Так мы ж решили обходиться без гномов, –
напомнил Скоффин, – так что никакого антисемитизма не найдут.
Ворпед сказал испуганно:
– А может, гномов оставить? А то евреи обидятся.
Я напомнил решительно:
