«Я была у него в гостях. Он накрыл стол, зажег свечи, выпил, и… у него начались галлюцинации. Он начал с кем-то разговаривать и спрашивать, почему я никого не вижу. Мне стало страшновато, закрались сомнения о возможных отклонениях, но я решила, что это все от алкоголя. Больше «галлюцинаций» с ним никогда не приключалось. Я поняла, что это был спектакль, целью которого было – напугать меня».
«Я прихожу на вечеринку, он меня видит и тут же бросается навстречу, распахнув объятия, улыбка во весь рот, даже немного неловко, потому что он привлекает ко мне внимание. Но – приятно, это же твой любимый, и ты тоже ему улыбаешься и идешь целоваться. Так было вначале.
А потом он начал делать так: бросаться навстречу, а потом на полпути чуть-чуть сворачивать и переводить взгляд на что-то за моей спиной – типа «я на самом деле шел к кому-то, кто позади тебя». Помню, какой неприятный осадок оставило у меня первое исполнение этой «шутки». Но я не показала своей горечи, ведь он сказал, что на шутки обижаются только люди без чувства юмора.
Дальше такие «шутки» пошли стеной. Он потянется с поцелуем, а когда ты наклонишься в ответ – уворачивается. Или едем куда-то, он за рулем, протягивает мне раскрытую ладонь – подержаться за ручки. Я даю руку. А в следующий раз он протягивает руку точно так же, я кладу свою ладонь и слышу: «Ты чего? Я прошу денег, дальше дорога платная!»
Кстати, подобные финты Валерия Брюсова отмечает и Ходасевич:
«Брюсов протягивал человеку руку. Тот протягивал свою. В ту секунду, когда руки должны были соприкоснуться, Брюсов стремительно отдергивал свою назад, собирал пальцы в кулак и кулак прижимал к правому плечу, а сам, чуть-чуть скаля зубы, впивался глазами в повисшую в воздухе руку знакомого. Затем рука Брюсова так же стремительно опускалась и хватала протянутую руку. Пожатие совершалось, но происшедшая заминка, сама по себе мгновенная, вызывала длительное чувство неловкости. Человеку все казалось, что он как-то не вовремя сунулся со своей рукой.
Я заметил, что этим странным приемом Брюсов пользовался только на первых порах знакомства и особенно часто применял его, знакомясь с начинающими стихотворцами, с заезжими провинциалами, с новичками в литературе и в литературных кругах».
А вот Проба пера, характерная для параноида:
«Как-то мне с незнакомого емэйла пришла ссылка на интересный тест. Вопросы удивили меня своей откровенностью. Так, нужно было ответить, в каком возрасте я потеряла девственность, сколько у меня было половых партнеров, был ли опыт секса с девушками, группового секса и т. д. Когда я нажала на кнопку «Обработать результаты», то оказалось, что все мои откровения улетели на ящик… моего жениха. Я была ошеломлена. Он же в ответ на мое возмущение заявил, что мне доступен только юмор Петросяна, а для восприятия столь «продвинутых» шуток я слишком примитивно устроена»;
– раскрыть «страшную тайну» о своем прошлом. Очень популярный прием, позволяющий протестировать степень вашей привязанности и готовности понять-простить:
«На втором свидании Сережа спросил меня, могла ли бы я убить. Я ответила, что нет, даже животное. И спросила, смог бы он. Сначала он не хотел говорить, но потом поведал страшную историю о своём прошлом. Будучи совсем юным, он состоял в банде, которая выбивала долги и крышевала предпринимателей. Мол, оказался там по несмышлености и сейчас на его руках кровь не одного человека, и всё бы так продолжалось, если бы однажды вся банда кроме него (у него были какие-то очень важные дела, и присутствовать он не смог) не приехала на встречу, где их положили всех до одного.
Таким образом, мой ненаглядный остался в живых и никто не знал о его грязных делишках. Он осознал, что натворил дел, и поклялся начать новую жизнь, делать добрые дела, искупая прошлое.
У меня был шок. Здоровым и взвешенным решением было бы бежать сломя голову, вне зависимости, правда это или нет. Но я была словно под гипнозом. Из моих уст полились речи о том, понимает ли он всю серьёзность второго шанса, который дала ему жизнь»;
– контролировать вас, что-либо запрещать – пока в форме пожелания. Так, он может попросить вас не делать чего-то для вас привычного: например, не курить, не ходить куда-либо, носить определенные вещи.
Добившись, чтобы Екатерина Сушкова отказала жениху, Лермонтов потребовал от нее нелепых жертв, в которых вроде как не было ничего «такого», но которые, тем не менее, были призваны выставить ее на посмешище в свете:
«Он всеми возможными, самыми ничтожными средствами тиранил меня; гладко зачесанные волосы не шли ко мне; он требовал, чтоб я всегда так чесалась; мне сшили пунцовое платье с золотой кордельерой и к нему прибавили зеленый венок с золотыми желудями; для одного раза в зиму этот наряд был хорош, но Лермонтов настаивал, чтобы я на все балы надевала его, – и несмотря на ворчанье тетки и пересуды моих приятельниц, я постоянно являлась в этом театральном костюме, движимая уверениями Мишеля, который повторял: «Что вам до других, если вы мне так нравитесь!»;
– предпринять первые попытки изолировать вас. Например, попросить ограничить или разорвать отношения с кем-то, изменить привычный для вас характер отношений. Допустим, вы много лет общались с другом-мужчиной, встречались в кафе, ходили в театр. Неотразимый дует губки и красноречиво дает понять, что ради вашей с ним великой любви нужно с этим другом закруглиться.
«Мой не запрещал явно. Просто говорил: «С кем ты встречалась? С Машей? Эта та, которая такая потасканная? А, нет, вспомнил, потасканная – это Света, а Маша – это такая нищебродка задрипанная, за которую ты вечно в кафе платишь, да?» После этого я поймала себя на том, что не хочу афишировать перед ним свои встречи с Машей и Светой»;
– посягать на ваши границы, «лезть на грядки», вынуждать вас поступиться своим удобством и привычками:
Гога, он же Жора, впервые оказавшись в квартире Катерины, заглядывает в ее холодильник и шкафы. Затем врывается воскресным утром в квартиру и, невзирая на сопротивление, выталкивает Катерину и Александру на пикник, хотя по выходным они привыкли спать допоздна
[17];
– раздражаться несоразмерно ситуации, выказывать чрезмерную «чувствительность», впервые выдать преувеличенную отрицательную реакцию на шутку или безобидный подкол, которые день назад проходили без всякого задева. Впрочем, взорвавшись гневом, неотразимый поспешно приходит в чувство:
«Я ощутила попытки командовать мной, указывать, «наставлять на путь истинный». При попытках сопротивления Петя раздражался – излишне раздражался, причем реакция была неадекватна ситуации. Моя «вина», например, была такая – опоздание на 10 минут или «неправильная» юбка.
Я извинялась, не желая развивать конфликт, старалась в дальнейшем избегать скользких моментов и не провоцировать такого чувствительного парня, но «скользкие» моменты возникали буквально ниоткуда, регулярно…»
