Потом ходили на каток. Мне уже тогда было плохо, была тотальная усталость и слабость. А он подзадоривал, поднимал планку. Я очень быстро выдыхалась. Мне теперь кажется, что и в этих катаниях было какое-то издевательство, отрицание меня».
«Мы с другом поехали на его моторке в открытое море. Далеко ушли, берега было не видно. Я поплавал и хотел подняться на лодку, как вдруг он ни с того ни с сего дал полный газ! Я барахтался минут 15–20, пока он, наконец, не появился. Еще бы 2–3 минуты, и я бы утонул. На берегу у нас с ним был серьезный разговор. Но он мне заявил, что у меня совсем плохо с чувством юмора».
…Жертвы отмечают, что на этом этапе к ним начинает стекаться информация о том, как насмешливо и уничижительно отзывается о них «любимый». Вы можете с удивлением узнать, что человек, который вчера разыгрывал сахарное шоу, жалуется вашим общим знакомым, что вы к нему «прицепились как клещ» и он не знает, как от вас отделаться, или опасается порвать с вами, поскольку вы совсем съехали с катушек на почве своей «больной любви» и от вас всего можно ожидать. Лермонтов, совершенно не таясь, рассказывал, что намеренно давал людям искаженную информацию об их отношениях с Сушковой.
«Мне с ребенком было нечего есть. Детское пособие он получал сам. Рассказал в бухгалтерии, что если не будут отдавать ему, то я их пропью. А в ответ на удивленные возгласы отвечал, что я тщательно скрываю свой порок, а сама пью по-черному».
«Мой бывший любил потешаться за моей спиной над моей одеждой, которую я якобы на помойке нахожу. Всем нашим друзьям говорил, что я не зарабатываю даже себе на еду и всем им вру про свои успехи на работе. В общем, выставлял меня самой ущербной и жалкой на свете».
«Они разрушают ваши отношения с людьми, – пишет Адриана Имж. – Люди даже с родителями и детьми перестают разговаривать».
Агрессор стремится по максимуму изолировать вас – социально и физически. Одни прямо или косвенно распугивают вокруг вас людей, настраивают вас и ваших близких друг против друга, сплетничая, придумывая небылицы, с прицелом соблазняя ваших подруг и подстраивая прочие некрасивые ситуации.
«Он рассказал, как рассорил жену с ее лучшей подругой. Подруга пришла к ним в гости, сидели, выпивали. И вот жена отлучилась в магазин, а он начал подругу соблазнять, уламывать и вроде как дошел до снятия верхней одежды с нее… И тут вернулась жена и увидела всю эту картину. С тех пор жена с подругой не общается. Вот так, одним ударом, он убил двух зайцев: убрал подругу и уколол жену».
Другие мастерски «перевербовывают» ваше окружение, и вот ваши вчерашние друзья становятся орудием в руках насильника, отказываются с вами общаться (потому что вы постоянно «ноете», «зациклились», «накручиваете»), с его подачи насмехаются над вашей «неадекватностью» и «паранойей», читают вам нотации.
«Агрессор вербует друзей, коллег, приятелей, членов семьи, авторитетных лиц, соседей, СМИ, учителей – короче, третьих лиц – для умасливания, принуждения, угроз, преследования, соблазнения, убеждения, сообщения и иного манипулирования своей жертвой. И бесцеремонно отбрасывает эти подпорки, когда работа сделана. Общество или социальная группа становятся инструментами агрессора», – пишет Вакнин.
«У меня пропали все внешние контакты. Университетские друзья как испарились. Потом он отвлекся еще на кого-то, и я попробовала узнать, кто чем жил это время, и узнала просто офигительные вещи. Оказывается, никто не в курсе, что мы с ним вместе уже несколько лет. Меня держали «для внутреннего использования», а он, оказывается, лакомый кусочек и мечта девушек. Оказалось, что мной всё это время интересовались знакомые, а я-то была уверена, что всё, капут, я никому не нужна, ни на что не гожусь. Оказывается, мой «принц», сохраняя свой независимый статус, еще и успевал отгонять от меня всех: и потенциальных ухажеров, и друзей».
Некоторые агрессоры замордовывают жертв переездами из района в район, из города в город, вырывая из дружественной обстановки, вынуждая расстаться со значимыми людьми, уйти с любимой работы, потерять источник поддержки, вдохновения… да как минимум финансовой независимости!
«Я оказалась на краю города, далеко от метро, без работы, без иных интересов, кроме дома и Бориса. Он словно забыл о том, что уговаривал меня бросить работу, теперь он каждый день напоминал мне, что я живу за его счет, в его доме. Когда я напомнила ему о том, что мое домоседство было его идеей, он впал в ярость и заорал, что никогда не говорил такого. При этом обожал хвастать перед друзьями, что содержит свою женщину.
Родители стали отдаляться от меня, замечая мой все более пропащий вид, они корили меня за уход с работы, за вызывающую одежду (я старалась понравиться Борису и одевалась слишком молодежно). У меня не было денег на проезд, на тренировки, на нормальную еду – были дни, что я питалась хлебом с майонезом. Я стала терять форму, не могла встретиться с друзьями: звать в пустой дом на чай было стыдно, на кафе не было денег».
«Аферисты часто стараются вырвать своих жертв из знакомого окружения, поместить их в непривычную обстановку, где бы они чувствовали себя неуютно, – пишет Роберт Грин. – В такой ситуации люди слабеют и легче поддаются на обман. Изоляция, таким образом, может оказаться сильным инструментом подавления воли людей».
Вашей социальной изоляции способствует и постоянное обесценивание. Когда изо дня в день вы слышите, что вы «уже не та», «не тянете» (и это самое мягкое!), то поневоле теряете уверенность в себе, запарываете проекты, уже не замахиваетесь на новые, уходите с работы…
«Он как бы невзначай ведет разговоры о партнере: о его работе, способностях, вкусе, фигуре, – пишет Наталья Ермакова. – Смысл этих рассуждений: ты всегда был негодный и теперь годен только потому, что я, прекрасный, с тобой. А вот если я тебя брошу, ты умрешь под забором и никому нужен не будешь. Нарцисс приводит факты, показывающие несостоятельность партнера и с которыми трудно не согласиться. Но на основе этих разрозненных фактов делается глобальный вывод. И партнер этот вывод принимает. Согласившись десять раз с мелочью, трудно отказаться от глобального вывода. И потом, «любимый зла не пожелает…»
Поведение агрессора на этапе Соковыжималки жертвы описывают как тотальный и удушающий контроль. У вас не остается ничего своего: ваша переписка, контакты, намерения – все становится достоянием агрессора. Он взламывает ваши аккаунты в соцсетях или требует выдать ему пароли от них, «перлюстрирует» ваши дневники, письма, устанавливает шпионские программы на ваши гаджеты и камеры видеонаблюдения в квартире, требует, чтобы вы всегда были на связи.
«К программам в моем ноутбуке прибавилась прослушка на телефоне, полное его сканирование, что даже все удаленные сообщения приходили к Сане, мою переписку в соцсетях он читал уже без зазрения совести. Изначально он, конечно, скрывал факт наличия всех этих примочек, просто выдавал какую-то информацию, а я пыталась понять – откуда он это знает. Думала, что мои друзья пересылают ему наши переписки, записывают наши разговоры. В общем, у меня появилась конкретная такая мания преследования. А потом он уже честно сказал, что да, он установил всякие программы, но это вынужденная мера, со мной по-другому нельзя, ведь я все время вру».
