После смерти Баграта – царя абхазов и картвелов, коих в Ромейском государстве называли еще ивирами, иверами или иверийцами, на его место встал сын Гурген – Георгий. Молодой, смелый и мужественный владетель царства Сакартвело, которое включало в себя Абхазию, Кахетию и Эретию, быстро набирал силу, но, несмотря на это, потерял часть земель, обретенных отцом. Азнауры Кахети и Эрети воспользовались его неопытностью и отделились от государства. Царем отделившихся земель стал Квирике Диди, иначе Великий. Георгий, сомневаясь в том, что сможет одолеть противника, опытного полководца и храброго воина, покорившего изрядную часть земель Аррана, вынужден был заключить с ним союз. Однако стремление расширить свои владения в нем не пропало. Он договорился о совместных действиях с халифом Аль-Хакимом, правителем государства Фатимидов, и, пользуясь тем, что Василий занят войной на западе, захватил владения покойного родственника Давида Куропалата, прежде отданные им базилевсу. Но пришло время, когда Василий покончил с болгарами и обратил взор на восток. Базилевс решил наказать за дерзость царя Георгия и вернуть отнятое Тао-Кларджетское царство. Тому способствовала и кончина союзного Георгию халифа Аль-Хакима.
Василий действовал осторожно, используя военную хитрость. Дабы обмануть противника, он распустил слух, что собирается отвоевать у арабов сирийские земли, и даже направил в Антиохию припасы и вспомогательные отряды, а сам в конце зимы 1021 года стремительно двинул войско, в котором была и тагма Никиты, к Феодосиополису. Неподалеку от него было решено остановиться. Базилевс, желая обрести утраченные земли миром, отправил к Георгию послов. Войско стояло в ожидании.
Ромейским воинам не первый раз приходилось останавливаться в этом месте, называемом долиной Карин, бывали здесь и наемники-варанги. Вятич Бакуня, коего вскоре после гибели Гилли назначили кентархом, по-иному предводителем сотни, сидя у костра, рассказывал Никите:
– Слышал я от бывалых воев, что тут, у реки, два десятка лет назад войско Василия станом стояло, когда он пришел брать под свою руку владения, завещанные ему Давидом Куропалатом, правителем Тайка. В то время покойный ныне царь иверийцев Баграт хотел потягаться с ним за наследство, однако ему пришлось отступиться. Базилевс уладил миром, земли достались ему, Баграт стал куропалатом, а его сын Георгий, нынешний кесарь иверийцев, магистром. Только Багратову потомку этого показалось мало…
На этом рассказ не окончился. На следующий день в свободное от воинских дел время Бакуня вывел Никиту из стана. Они медленно пошли вдоль бурной реки и остановились на взгорке, рядом с могилой – приземистым бугорком, у подножия которого стоял камень размером с лошадиную голову. На нем были высечены знаки. Вятич кивнул на могилу:
– Здесь покоится родственник Гилли и соратник твоего отца. Я просил варягов прочитать, что на нем начертано. Они сказали, эти буквицы, по-варяжски руны, гласят, что здесь похоронен воин по имени Орм… В то время, о котором я тебе вчера говорил, некоторые из иверийских воинов приняли сторону базилевса. Их стан находился рядом с варангами. Русы и варяги повздорили с иверийцами из-за сена. Пролилась кровь. Первым был убит Орм. В отместку варанги прогнали иверийцев и многих из них истребили…
– Я знаю. Об этом мой отец рассказал Гилли, а он мне. Видимо, не случайно господь привел меня в эти края.
Никита по-новому осмотрел округу. Эти чужие места почему-то стали ему роднее. Мысль о том, что здесь побывал отец, что он когда-то так же стоял перед могилой убитого друга, наполнили душу грустью и гордостью…
* * *
На этот раз уладить спор миром не удалось. Переговоры продлились до лета, но ни к чему не привели. Георгий тянул время, укреплял крепости и войско, с которым и пошел войной на базилевса Василия. Первое время войска досаждали друг другу разорением сопредельных владений, что часто заканчивалось мелкими стычками отдельных отрядов, но вскоре войска стали искать большой битвы. Сошлись у верховьев реки Аракс. Никите участвовать в начале сражения не пришлось. Базилевс до поры умышленно держал наемников возле себя. С возвышенности, где располагалась тагма, Никита видел, как, сверкая оружием и доспехами, сшиблись людские лавы. Эхо гор далеко разнесло шум битвы, и было оно подобно грохоту камнепада и реву бурлящего потока. Перед битвой Георгий речами вдохновил воинов, и они были полны решимости одолеть ромеев. Это им почти удалось. Войско базилевса несло большие потери, пятилось, оставляя за собой оружие и даже часть обоза. Не дрогнул только центр, где находилась лучшая часть войска, в том числе и варанги, а также отряд катафрактов на правом крыле фаланги. Никита оглянулся назад, туда, где находился базилевс. Василий, восседая на белом коне, взволнованно махал руками, по его жестам было понятно, что он приказывает начать отступление. Отступления не случилось. Многие из иверийцев соблазнились добычей, и это ослабило удар. Опытный в воинском деле Василий заметил заминку и благополучного момента не упустил. Отряд катафрактов ударил справа и оттеснил иверийских всадников к заболоченному озерцу, где их кони увязли в иле. Началось избиение. Много славных воинов царя Георгия погибло, не в силах управлять конями и противостоять катафрактам и трапезитам, которые осыпали их тучей стрел и дротиков. Следом за катафрактами в наступление пошли варанги, к которым присоединилось остальное войско. Теперь отступали иверийцы и их союзники, но вскоре отступление переросло в беспорядочное бегство. Георгий сам ввязался в битву, желая личным примером вдохновить и остановить войско. Все потуги иверийского царя оказались тщетными, спасаться бегством пришлось и ему. Василий не стал уподобляться иверийцам и довольствоваться пока еще призрачной победой и сиюминутной добычей, а приказал преследовать противника. Георгий сумел оторваться и укрепиться в крепости в Триалети, где вновь собрал сильное войско для сражения. Базилевс вызова не принял, понимая, что воины измотаны походом и исход битвы может быть не в его пользу, повел их на зимовку к морю, в город Трапезунд в феме Халдия. Пленных и добычи было захвачено немало, в том числе и ценности, принадлежавшие некогда царю Георгию.
Путь от Триалети до Трапезунда, как и путь от места битвы до Триалети, стал кровавым для жителей земель, по которым карающим мечом прошло войско Василия Болгаробойцы. Базилевс, разгневанный неуступчивостью иверийского царя и желая его устрашить, приказал разорить владения Георгия Багратида и его союзников. Воины Василия воспользовались приказом в полной мере. Горели селения и города, разрушались здания, не миновали разграбления даже христианские храмы. В жилищах брали все, что приглянулось: угоняли скот, увозили припасы, обрекая несчастных людей на голод. Безумная жестокость топтала железной стопой милосердие, усиливаясь с каждым днем. Даже Никите, теперь уже бывалому воину, было больно, страшно и стыдно смотреть на бесчинства, творимые сотоварищами по оружию. Жители целых селений уничтожались. Не щадили никого: ни стариков, ни детей. Никита своими глазами видел, как младенцев затаптывали копытами коней, насаживали на копья, разбивали головы об камни и стены, как на улицах, на виду у всех, в дорожной пыли и грязи насиловали женщин и девочек, как сотнями ослепляли и оскопляли мужчин и юношей, тысячами предавали смерти, десятками тысяч угоняли в рабство. И все это несмотря на то, что большинство из них были единоверцами. В который раз Никита убеждался в правоте слов старшего друга, ныне покойного варяга Гилли. Жалел, что в свое время не послушался его предупреждений. К великому сожалению, война имела две стороны: об одной рассказывали ему мать, Торопша и некоторые из старых воинов, это слава и добыча, о другой поведал Гилли и познал сам Никита: страх, смерть, убийство себе подобных и горе людей. Все это отвращало от войны, душа требовала оставить кровавое поприще, но были долг, данное слово и привычка к воинскому ремеслу. Чтобы успокоить душу, ходил Никита в храм, вел беседы со священником. Чернобородый грек, служитель господа, велел чаще молиться, говорил об испытаниях, посланных нам свыше, указывал на верующих в других богов, кои нещадно истребляют друг друга. Никита молился, каялся в грехах, просил у бога прощения и терпел: знал, чувствовал, что не пришло еще время отбросить меч…
