Я позвал их к себе, но они спрятались за свою мать. Я попробовал их все-таки уговорить сдать мне комнату.
– Нет, нет, не могу. Не сердитесь.
Я попрощался и ушел. Подобную трагедию скрывал в себе почти каждый дом в городе.
Енисейск – город ссыльных или потомков бывших ссыльных.
Дети в Енисейске играют в свою любимую игру: один ребенок идет, держа руки за спиной, другой шагает за ним, держа в руке «винтовку», кусок деревяшки. «Конвоир» кричит на «заключенного»: «При попытке к бегству буду стрелять!»
В Енисейске есть музей, в котором лишь десять процентов экспонатов рассказывает об истории города. Большая же часть трехэтажного здания наполнена экспонатами, повествующими о времени, когда Сталин был в этих краях в ссылке, хотя и жил он в трехстах километрах от Енисейска, в поселке Курейка. Музеем долгое время руководил профессор Дубровский, с которым я провел на Соловках и в Норильске десять лет и которого потом сослали в Енисейск. Его сменил Елкович, бывший сотрудник Зиновьева.
Я посетил музей в надежде познакомиться с историей этого интересного города. Но вместо этого я увидел лишь лживую историю Сталина. Я обратился к своему лагерному знакомцу Елковичу.
– Товарищ Елкович, что это за историю Енисейска вы здесь показываете?
Елкович не дал мне продолжать, разведя руками.
– А что я могу сделать? Экспонаты мы получаем из Главного управления музеев из Москвы. В мои обязанности входит поставить их на соответствующее место.
– Означает ли это, что все музеи получают одни и те же экспонаты?
– Не все. Только те, которые эти экспонаты могут связать с жизнью Сталина.
– Но даже в «Кратком курсе истории ВКП(б)» не говорится, что Сталин жил в Енисейске.
– В первом издании действительно нет упоминаний о том, что он жил в Енисейске, но во втором это изменено.
– И вы на это идете?
– А что делать? Неужели мне в шестьдесят два года лучше грузить в порту муку и цемент? Есть же хочется, – ответил Елкович.
Я ничего не смог сказать на это.
Когда я рассказал Аделе о своих безуспешных поисках комнаты, она выразила сожаление по поводу того, что мне все-таки придется ехать в Маклаково. Мы попрощались.
В Маклакове
Я сел в автобус, который два раза в день ездит по маршруту Енисейск – Маклаково. И снова оказался в базарной грязи. Я нашел приятеля, который помог мне отыскать место для ночлега, что было не так просто. Первую ночь я провел на солдатской койке вместе с еще одним человеком. Утром отправился на завтрак в чайную, а затем продолжил поиски жилья. Знакомый пообещал меня пристроить на семь дней. Вторую ночь я спал на полу, где все же было удобнее, чем на узкой кровати.
Начались сильные морозы, а я все еще ночевал на полу. За такое «гостеприимство» я каждый день рубил дрова и топил печь. Здесь было много дров, и я мог их жечь сколько угодно. В комнате было довольно тепло. Дважды в месяц мне следовало ходить отмечаться в управление МВД, и каждый раз офицер интересовался, где я работаю и сколько зарабатываю. На предприятие часто наведывались представители МВД и МГБ с проверкой, все ли находятся на своих рабочих местах. Работу, которую мне обещал начальник отдела кадров, я не получил, так как за это время нашелся кто-то, кто угостил его большим количеством водки, чем я. Чтобы не остаться без работы, я временно устроился рабочим в столярной мастерской.
Моим напарником на циркулярной пиле был представитель ленинградской богемы Александр Дрекслер. Длинная худая фигура его напоминала мне Барона из горьковской драмы «На дне». Дрекслер вел себя на работе так, словно он играет какую-то роль. Когда начальник цеха представил меня и сказал, что я буду с ним работать, Дрекслер приветствовал меня стихами Пушкина. Он мне сразу же понравился – десять лет лагерей не сломили его дух. Этот сорокачетырехлетний мужчина хорошо разбирался в красивых девушках и, как он выражался, «с удовольствием их потреблял». Он признался мне, что большую часть зарплаты тратит на подарки молодым девушкам, поэтому у него уже через четыре дня после зарплаты не было денег, и он вынужден был «по привычке удовлетворяться куском черного хлеба». В одном и том же одеянии он ходил на работу и проводил воскресенья. Разница между повседневным и воскресным костюмом заключалась в том, что в будни он носил брюки, вывернутые наизнанку. Мы несколько лет проработали с Дрекслером и стали хорошими друзьями. Сейчас он живет на Урале, близ Свердловска, и руководит небольшим театром.
Там ему работать лучше, чем на электропиле.
И старый болгарин Петков работал на пиле. Я иногда перебрасывался с ним словами, но старый болгарский крестьянин никогда не говорил больше того, чем это было в тот момент необходимо. Лагерь его состарил, поэтому я очень удивился, когда он однажды, возвращаясь домой, пригласил меня к себе на ужин.
Когда мы с ним и его молодой женой, еврейкой из Белоруссии, сидели за кухонным столом и ели сваренную в «мундирах» картошку с селедкой, он рассказывал мне, что этот домик, состоявший из комнаты и кухни, его собственность и что картошка эта с его огорода. Он поведал мне, как приобрел этот домик. Однажды на большой лесопильне начался пожар, и огонь уничтожил большой склад досок и большую часть завода. Болгарин строил новую лесопильню, и директор разрешил рабочим взять остатки досок и употребить их в качестве дров. Болгарин купил себе за небольшие деньги маленький участок на опушке леса и начал строить домик, используя в качестве строительного материала обгорелые балки, иногда же приносил и обгорелые бревна. Строил он в свободное время и очень гордился этой работой. Со слезами на глазах он рассказывал мне, как работал не покладая рук и как на своих старых плечах переносил тяжелые балки. Он был счастлив, что построил крышу над головой. В конце он предложил мне жить у него, и я согласился. Спал я на койке в кухне.
Мне было тепло. Каждый день я слушал свары старика и его молодой жены, которая хотела ходить в кино и покупать шелковые чулки. Болгарин считал это роскошью и легкомыслием.
У болгарина я прожил всю зиму. А весной он купил двух поросят и поселил их на кухне, уверяя меня, что мне это не помешает, два месяца я терпел эти визги и хрюканье, а потом мне это осточертело. Мой приятель Дрекслер, знавший, что я живу в одном помещении со свиньями, познакомил меня с начальником жилищного отдела райисполкома Маклакова. После того, как мы за одно воскресенье пропили мою месячную зарплату, Савченко выделил мне комнату. Я начал ее обустраивать. В мае 1954 года должна была приехать моя жена.
С помощью начальника участка Сипера я соорудил широкую кровать и кухонный стол. За двести рублей, которые мне выслала жена, я купил кастрюлю и две тарелки. Теперь у меня было почти все, что составляет хозяйство сибирского ссыльного, и даже больше, чем у некоторых, живших здесь уже годами.
Из писем жены я понял, что у нее неправильное представление о жизни в Маклакове. Я писал ей, помимо прочего:
