Нашей бригаде достался участок на одном из енисейских островов. Остров был незаселенным, и никаких культур на нем не сажали. Летом косили траву и складывали в сенники. Зимой, когда река замерзала, ее на санях перевозили в деревню.
Каждый день в семь утра мы собирались на берегу Енисея и на большой моторной лодке добирались до острова. Там нас встречал колхозный бригадир и раздавал работу. Одни косили траву, другие собирали ее в маленькие кучки, третьи эти кучки складывали в большие стога. Еду каждый приносил с собой. Если шел дождь, мы прятались под сенники, которые сами и построили, вечером нас отвозили в Маклаково.
Однажды мы долго ждали на берегу моторную лодку. Поскольку уже было десять часов вечера, мы договорились с хранителем маяка, единственным жителем острова, чтобы он нас перевез на своей лодке. В лодке могло поместиться только десять человек. Я оказался в четвертой группе. Лодка тронулась, но в двадцати метрах от берега мы заметили, что она пропускает воду. Некоторые женщины стали кричать и прыгать с одного места на другое. В этой толкучке мои штанину прихватило открытым мотором и сильно поранило левую ногу. К счастью, мотор тут же заглушили, иначе остался бы я без ноги. Мы вернулись на остров. Ногу мне перевязали рубашкой. В полночь прибыла моторная лодка и перевезла нас на другой берег.
Десять дней я пролежал в постели, администрация предприятия платила мне лишь пятьдесят процентов от зарплаты, хотя в таких случаях следует платить все сто процентов. Но они не считали это несчастным случаем на работе.
Через два месяца нас снова отправили в колхоз на сбор урожая, но на этот раз в саму деревню. Теперь у меня появилась возможность познакомиться с жизнью сибирской деревни и с колхозом «Путь в социализм».
Правление колхоза разместилось в двухэтажном деревянном доме. Через грязный двор мы прошли в зал, где стояло несколько рядов деревянных скамей. На стенах висели плакаты с надписями:
«Своевременно закончить жатву!»
«Ни одно зерно не должно остаться в поле!»
«Мобилизуйте всю силу, чтобы обеспечить скотину кормами на зиму!»
Начальник нашей лесопильни договаривался в кабинете председателя колхоза о нашем размещении и фронте работ. Нас разбили на бригады по десять-пятнадцать человек и расселили по домам колхозников. Моя бригада разместилась в доме, состоявшем из двух комнат и кухни. Хозяйка встретила нас нелюбезно и указала рукой в сторону маленькой комнаты, где мы все должны были спать. Ночью пришел хозяин и прошел мимо нас так, словно мы для него не существовали.
На следующее утро нужно было выходить на работу в поле. Перед сном мы с Дрекслером отправились посмотреть, как устроились остальные. Большинство крестьянских изб построено из тесаных бревен. Почти все деревянные крыши были либо дырявыми, либо ветхими, на многих рос мох. Перед домами были огороды, на которых росли картофель, капуста, лук и другие овощи. В избах стояли кровати, большие сундуки и лишь редко где шкафы.
Когда стемнело, мы вернулись в выделенную нам избу. Хозяин с хозяйкой ели деревянными ложками из большой деревянной миски картофельное пюре с солеными огурцами. Чуть позже с поля вернулись две дочери. Не умываясь, они сели за стол. Мать положила еще картошки в деревянную миску. Пока девушки ужинали, мы пытались поговорить с ними о работе в колхозе. Но нам удалось узнать лишь то, что они заняты на просушке пшеницы.
Девушки вышли в соседнюю комнату, сняли грязные сапоги и прямо в одежде легли на кровать. Я подумал, что им просто стыдно было раздеваться при нас, и они сделают это под одеялом.
Мы легли на голый пол и накрылись телогрейками и другой одеждой. Я взял с собой на всякий случай одеяло, миску и ложку. Меня за это ругали, все были уверены, что обо всем позаботится колхоз. Но оптимисты в конце признались, что я был прав.
Встали мы рано утром и отправились на поиски молока и хлеба. Молоко можно было купить – литр за четыре рубля, но хлеба не было. Хлеб ели только те, кто захватил его с собой из Маклакова. Я видел, как мать подошла к кровати, чтобы разбудить обеих дочерей. Они только обули сапоги.
В двух километрах от деревни начиналось необозримое пшеничное поле. Пшеница была высокой, выше головы, тяжелые колосья склонялись к земле. Те, кто разбирался в сельскохозяйственных работах, начали косить, остальные вязали снопы. Я собирал снопы в одно место. Мы работали до двенадцати часов, затем обедали. В первый день мы получили лишь килограмм черного хлеба и литр овощного супа. Председатель колхоза извинился за скудный обед и пообедал обильный ужин. Обильный ужин состоял из щей, картошки и ложки творога из свернувшегося молока. В следующие четыре дня мы получали конину. Нам ничего другого не оставалось, как за свои деньги покупать продукты, чтобы до конца выдержать тяжелые полевые работы. Не лучше нас питались и колхозники, но работали они немного меньше. Мы начинали в шесть утра, а они только в девять.
Мы были поражены отношением колхозников к работе. Когда в воскресенье они появились на работе лишь в час дня, мы стали их совестить:
– Вам не стыдно, что мы, ваши гости, работаем с шести утра, а вы только сейчас заявились?
Молодая колхозница спокойно ответила:
– Вы за свою работу получаете пятьдесят процентов зарплаты, кроме того, вас здесь и кормят. А мы уже второй год не получаем ни грамма зерна. В прошлом году мы получали по трудодню четыреста граммов кукурузы и четыре килограмма картошки. За что нам работать? Часть рабочего времени мы должны проводить на своем личном участке, это наш главный доход.
Мы ей не поверили. Вечером мы спросили у подошедшего бригадира, сколько колхозникам платят за трудодень. Бригадир махнул.
– Почти ничего!
– Почему?
– Половина урожая осталась на поле, его покрыл снег.
– Как это?
– А у нас не хватает рук. Молодежь сбежала из деревни и работает в тайге и на лесопильнях. Те, которые уходят в армию, в деревню больше не возвращаются. Видите, кто работает? В основном, женщины, старики и дети.
В деревне молодые люди встречались редко. Обычно такие парни и девушки производили впечатление полунормальных людей. Такими были и девушки из избы, в которой мы жили.
За шестнадцать дней мы завершили всю работу. Председатель колхоза был очень доволен нами и вручил нашему начальнику расписку, что мы выполнили норму на сто двадцать пять процентов. Расписка была своеобразным пропуском на моторную лодку, принадлежавшую колхозу. Без такой расписки на другой берег перебраться никто не мог.
Счастливые, что мы наконец покидаем деревню, мы шли к Енисею с песнями. Переправившись на лодке на другой берег, мы вернулись после более чем двухнедельного перерыва в свои дома.
Как умер Георг Билецки
Для нового удостоверения личности мне нужны были две новые фотокарточки. В Маклакове фотографа не было, и знакомый посоветовал мне сходить к любителю, который фотографирует за деньги.
