Здесь были свидетельства и против болгарского коммуниста Благоя Попова, а также против венгерского коммуниста Якерта. Некоторые свидетели заявили, что оба они также были членами нашей контрреволюционной организации. Но, поскольку ставших инвалидами Попова и Якерта еще до войны увезли из Норильска, предъявить им такое обвинение не могли.
В самом конце к делу было пришито заключение Норильского управления НКВД, гласившее:
«В результате подробного изучения следственным отделом Норильского УНКВД материалов по обвинению Карла Штайнера, Йозефа Бергера и Георга Билецкого, отбывающих в норильском лагере наказание за контрреволюционную деятельность, упомянутый отдел пришел к выводу, что эти трое – Карл Штайнер, Йозеф Бергер и Георг Билецки – являются неисправимыми контрреволюционными элементами. Исходя из этого, Управление НКВД г. Норильска считает целесообразным вынести всем троим смертный приговор.
Начальник Управления НКВД г. Норильска
майор Поликарпов».
Затем следовало заключение прокуратуры г. Норильска:
«Рассмотрев материалы следственного отдела Управления НКВД г. Норильска, прокуратура города Норильска полностью поддерживает мнение Управления НКВД г. Норильска применить в отношении троих обвиняемых, Карла Штайнера, Йозефа Бергера и Георга Билецкого, как неисправимых контрреволюционных элементов, смертную казнь.
Прокурор г. Норильска
Михайлов».
И, наконец, заключение Красноярского ОСО:
«Рассмотрев материалы следственного отдела Управления НКВД г. Норильска и заключение прокуратуры города Норильска, ОСО Красноярского края поддерживает требование следственного отдела в Норильске осудить на смерть Карла Штайнера, Йозефа Бергера и Георга Билецкого.
Находящиеся в норильском лагере Карл Штайнер, Йозеф Бергер и Георг Билецки, осужденные советским судом за контрреволюционную деятельность, террористический шпионаж и диверсии, продолжали свою враждебную деятельность в лагере. Вышеупомянутые лица проводили среди заключенных интенсивную контрреволюционную пропаганду, распространяли пораженческие настроения и предсказывали победу гитлеровской армии.
На основании вышеизложенного ОСО Красноярского края выносит следующий приговор:
Штайнер, Бергер и Билецки, находящиеся в данный момент в следственной тюрьме г. Норильска, приговариваются к смертной казни через расстрел.
Председатель ОСО Красноярского края
генерал (подпись неразборчива)».
В самом конце следовало заключение Верховного Суда СССР от 1 сентября 1942 года:
«Рассмотрев материалы следственного отдела НКВД г. Норильска, Верховный Суд СССР установил, что заключение о приведении в исполнение смертного приговора в отношении Карла Штайнера, Йозефа Бергера и Георга Билецкого, отбывающих наказание в Норильском лагере за контрреволюционную деятельность, он утвердить не может по следующим причинам:
1) Из многочисленных актов, представленных Управлением НКВД г. Норильска, невозможно определить, существует ли вообще обвиняемый Карл Штайнер, так как нигде нет подписи означенного лица;
2) К каждому акту следственных органов должен прилагаться составленный по всем правилам протокол допроса обвиняемого, чего не было в случае с Карлом Штайнером. Вместо протокола с показаниями обвиняемого приложены акты, свидетельствующие о том, что обвиняемый отказывался от дачи показаний. Эти акты об отказе от дачи показаний сам обвиняемый Карл Штайнер не подписал;
3) Обвиняемый Йозеф Бергер, как видно из приложенных актов, объявил голодовку протеста, продолжавшуюся шестьдесят три дня. Его искусственно кормили и таким образом сохранили ему жизнь;
4) В отношении Георга Билецкого тоже не было проведено соответствующее закону следствие.
Вследствие вышеизложенных причин заключение ОСО Красноярского края не подтверждается.
Обвинительный акт в отношении Карла Штайнера, Йозефа Бергера и Георга Билецкого возвращается следственному отделу норильского Управления НКВД для проведения нового следствия.
Председатель Верховного Суда
(подпись неразборчива)».
Закончив чтение этих документов, я продолжал неподвижно сидеть на своем месте. Меня удивляло, что я все еще жив. Три могущественные инстанции – норильское Управление НКВД, городская прокуратура и краевое ОСО – решили убить меня и моих друзей, но им это не удалось. Как такое могло случиться? Верховный Суд не утвердил решения этих трех инстанций! Почему? Неужели победило чувство справедливости? Ведь Верховный Суд является не чем иным, как одной из институций НКВД, наравне с прокуратурой и ОСО. Как же стало возможным то, что он не утвердил решения, вынесенного НКВД?
Объяснение этому могло быть лишь одно: из тысячи смертных приговоров, ежедневно в то время выносимых различными «судебными властями» и направляемых на утверждение в Москву, некоторые приговоры, естественно, должны были быть и отменены. Верховный Суд был не в состоянии хотя бы бегло изучить все эти материалы. Он удовлетворялся лишь тем, что выбирал из них те, которые хотя бы чем-нибудь отличались от остальных. Мой отказ от дачи показаний, а также голодовка Йозефа способствовали тому, что наши дела отличались от других, и Верховный Суд отменил смертный приговор.
Новое следствие должно было обеспечить возможность НКВД, если уж ему запретили убивать, на много лет засадить нас в лагерь.
Следователь читать не мешал. Я мог даже обдумывать прочитанное. Он взглянул на меня лишь после того, как я сообщил, что кончил читать.
– Вы все прочитали? – спросил Гизаев.
– Да, я прочитал все, что меня интересовало.
– Есть у вас замечания?
– Скажите, пожалуйста, как это возможно, чтобы советские чиновники без лишних раздумий требовали смертной казни для людей, которые ни в чем не виноваты?
– Сейчас идет война, и мы обязаны строго наказывать за наименьший проступок.
– Но даже во время войны людей нельзя арестовывать наобум и приговаривать к смерти, невзирая на факты.
– Ну, теперь уже все это в прошлом и вы можете не бояться, что вас расстреляют. Вы получите десять лет, а когда война закончится и Гитлер будет побежден, вас, возможно, выпустят на свободу.
Гизаев протянул мне небольшой листок бумаги, где было напечатано, что следствие по моему делу завершено. Я должен был подписать, что меня поставили в известность. И я подписал.
В тюрьме я оставался еще неделю. Утром, в один из июльских понедельников 1943 года в камеру вошел надзиратель и приказал мне, не называя моего имени, взять вещи и следовать за ним. «Вещи» мои состояли из полотенца, зубной щетки и мешочка для хлеба. Товарищам я сказал лишь: «До свидания!» Надзиратель отвел меня в тюремную канцелярию. Начальник тюрьмы Шахурдин встретил меня следующими словами:
– Тебе все-таки удалось улизнуть. А мне так хотелось поставить тебя к стенке.
