– Садитесь, садитесь, – бормотал он.
И я продолжил рассказ о блюдах.
На следующий день подошла очередь парижской кухни. Прежде я уже рассказывал о своей жизни в Париже, а сегодня пришлось продолжить. Я говорил о Лувре, Наполеоне, Моне Лизе и других известных картинах. Мельбардос меня прервал:
– Говорите о французской кухне.
Я поведал о том, что в Париже ел, но еще больше о том, чего не ел. Мельбардос все старательно записывал в свою записную книжку, а я был счастлив, что могу греться.
Следующие дни были посвящены венгерской кухне. Я знал несколько видов гуляша, остальные блюда выдумывал. Я думаю, венгры немало бы удивились, прочитай они в аккуратно заложенной записной книжке Мельбардоса о том, какие у них национальные блюда.
Стоило мне остановиться, чтобы перевести дух, Мельбардос тут же давал понять, что мое время истекло. Несколько раз он нарочно кричал, глядя в окошко: «Смотритель идет!» или «Проверяют путь!» В таких случаях я быстро выходил. Снаружи я выдумывал новые блюда, чтобы снова получить возможность погреться. Для этого я выдумывал самые фантастические рецепты.
У Мельбардоса были и другие причины, по которым он запрещал чужим греться в своей будке. Эта будка служила местом встречи любовных пар. Я часто видел, как туда входила какая-нибудь женщина, а за ней мужчина. Это были повара, справлявшие в будке стрелочника свои любовные дела. На это время Мельбардос выходил и чистил стрелку. За эти услуги с ним расплачивались продуктами.
Однажды, когда я грелся у Мельбардоса, в будку вошел повар и сел на лавку. Разговаривая с поваром, Мельбардос показал на меня:
– Это венский повар.
Я заволновался. Повар спросил, где я работал, но я промолчал. За меня ответил Мельбардос, перечислив рестораны, названия которых он услышал от меня.
Как-то, вернувшись в барак, я улегся на верхних нарах. Тут вошел курьер из лагерного управления. Я видел, что он о чем-то расспрашивает бригадира. Курьер всегда обращал на себя внимание. Его приход всегда означал какую-нибудь новость. Я заметил, что бригадир пожал плечами.
– Внимание! Тишина! – закричал он.
В бараке замолчали.
– Есть ли в нашей бригаде какой-нибудь повар?
Никто не отозвался.
– Видишь, я же тебе говорил, – победоносно произнес бригадир.
Курьер повернулся и вышел. Я облегченно вздохнул, так как догадался, что речь шла обо мне. Но через пятнадцать минут двери барака снова открылись и появился тот же курьер в сопровождении повара, с которым я познакомился у Мельбардоса. «Я пропал!» – пронеслось у меня в голове, лучше бы мне провалиться сквозь землю. Но было поздно, повар заметил меня и показал рукой в мою сторону.
– Вот он.
Я не двигался с места и молчал, словно воды в рот набрал. Я не знал, как выпутаться из неприятной ситуации. Мои товарищи стали кричать:
– Да, он хороший повар, возьмите его.
Бригадир тут же подскочил ко мне и зло спросил:
– Почему ты не сказал, что ты повар?
– Я не повар, – защищался я.
Но мне никто не верил. Все хотели, чтобы я работал на кухне, надеясь получать от меня побольше еды.
По дороге в лагерное управление я думал о том, как выпутаться из этой ситуации, а повар был удивлен. Он не понимал, почему я не хочу работать по своей специальности. Он объяснял, что мне там будет лучше, что я всегда буду сыт, и что мне всегда будет тепло. Я отвечал ему путано.
Меня завели в кабинет начальника лаготделения Панцерного. Здесь же был и шеф-повар Барсуков. Едва я появился на пороге кабинета, повар обратился к начальнику:
– Вот этот повар, – произнес он не без гордости.
Начальник осмотрел меня с головы до пят и спросил, сколько лет я работал поваром и где. Я ответил ему, что это недоразумение и я вообще никакой не повар.
– Я впервые слышу подобное за все годы моей работы, – сказал он. – Обычно каждый клянется, что он – повар.
– Это честный человек, – повернулся он к шеф-повару. – Выгони Кузнецова, а этого возьми.
Шеф-повару я сказал, что я вообще не умею готовить.
– Если я тебя сейчас не возьму, то начальник скажет, что я держу на кухне одних жуликов, – ответил он. – Ситуация такая, что ты должен работать. А вообще ты быстро приспособишься. Баланду и кашу готовить не трудно.
Мое появление на кухне вызвало большое возбуждение среди кухонного персонала, который в основном составляли уголовники. Они с удивлением смотрели на меня, вскоре вокруг меня собрались все повара и начали задавать мне разные вопросы. Они хотели убедиться в моих кулинарных способностях. Я им вкратце объяснил, что никогда приготовлением пищи не занимался. Они были довольны моей искренностью и счастливы оттого, что я не составлю им серьезной конкуренции.
Сначала я мыл котлы. Мыть огромные котлы, емкостью от 500 до 1000 литров, было намного тяжелее, чем работать на железной дороге. Нужно было, согнувшись, тряпкой и железным скребком счищать со дна подгоревшую кашу. Пот с меня лился ручьями. После такой тяжелой работы у меня пропадал всякий аппетит.
Повара тайком готовили для себя еду получше. Поначалу они от меня это скрывали и я удовлетворялся обычным лагерным рационом. Но позже они посвятили меня в свою тайну и разрешили есть вместе с ними. Часто мы жарили мясо или варили мясной суп. В нашем распоряжении были мороженое мясо, консервы, сушеные овощи и картофель, присылаемые Соединенными Штатами, а также кубинский сахар. До войны со снабжением было гораздо хуже, нежели сейчас, когда в Норильск привозили продукты из-за границы.
Конечно, поварам строго запрещалось готовить отдельно для себя. Начальник лаготделения Панцерный вызывал у кухонного персонала страх и трепет. Наведываясь на кухню, он освещал карманным фонариком все углы, ища припрятанные запасы. И несдобровать тому, у кого он что-то находил. Провинившийся тут же отправлялся в карцер, а потом на тяжелые работы. Но, несмотря на столь суровое наказание, повара и дальше делали свое дело. Особенно часто использовались наиболее дефицитные продукты – маргарин и яичный порошок. Одну часть ворованного повара отдавали погонялам и надзирателям, другую – своим любовницам.
Для повара считалось делом чести иметь женщину. На кухне все время дежурил кто-нибудь из лагерной администрации или из бригад. Чиновники не очень беспокоились о том, что повара делают с продуктами, а заключенные, в большинстве случаев, и сами пытались что-нибудь получить, хоть на несколько дней таким образом избавляясь от голода.
Всякий раз, наведываясь на кухню, начальник спрашивал шеф-повара, доволен ли тот мной. Шеф-повар хвалил мою работу, а начальник в ответ говорил всегда одно и то же:
– Ну вот видишь, я был прав, когда посоветовал тебе взять его.
Постепенно я привык к новой работе. Вскоре меня признали поваром, хотя я варил только баланду и кашу. Как-то раз мне захотелось съесть чего-нибудь особенного, мне посоветовали поджарить селедку. Я как раз заканчивал ее жарить, когда на кухне появился Панцерный.
