– Неплохо, – рассеянно кивает философ-постмодернист.
И тут у меня в голове как будто вспыхивает.
– Саша! – говорю. – Ведь всё же напрасно… Чего мы тут сидим, языками треплем? Всё равно ведь ничего не знаем! И даже если знаем, все равно не сможем нырнуть в человека, понять все причины, мотивы. Да и сам человек в себя нырнуть никогда не сможет! Ведь нет никаких смыслов и замысла. Даже самого дерьмового замысла – и того нет! Есть просто это вот окно. По эту его сторону всё понятно, а по другую – ничего не понятно. Просто бессмысленный серый туман.
Погребняк, насупившись, молчит. Ему, похоже, совершенно не интересно всё, что я говорю. Или, что скорее, он без меня это и так прекрасно знает.
– Господа! Извините, пожалуйста, что вмешиваюсь… – Высокий юношеский голос, очень робкий.
Мы поднимаем головы. Возле нашего стола – худенький молодой человек, лет двадцати. Откуда он взялся тут? Под пухлой нижней губой – металлический шарик.
– Я тут случайно подслушал ваш разговор…
– И?… – неприветливо поднимает брови Погребняк.
Я вижу, что парень как-то засмущался, и решаю его подбодрить.
– Да вы не переживайте, – говорю. – Присаживайтесь к нам. Курите?
Молодой человек отрицательно мотает головой и опускается на стул.
– Я вижу, вы заинтересовались, и уточнить решил… Эта девушка… которую вы видели в окне…
Мы молчим.
– В общем, блин, это… я ее хорошо знаю… Она со мной учится на юридическом, мы в одной группе. На самом деле она отличница, реальный ботаник по всем предметам. Но, блин, слегка тормозная и немного неврубная, всё время всё забывает, переспрашивает. Странная, короче, вы же видели. У нее даже имя странное – Джулия. Джулия Бондарева. Вчера вот про экзамен забыла. Решила, наверное, что у нашей группы экзамен сегодня. Пришла, видите, цветы купила, скорее всего, нашим преподам, и, видимо, ей в деканате сказали, что у нее уже стоит пара или неявка. Вот она и расстроилась. А вы что, тоже преподы?
Я киваю. Саша тяжело вздыхает.
– Я тогда пойду? – Молодой человек подымается.
– Спасибо вам большое, – говорит Саша. – Огромное человеческое спасибо! А то мы тут с Андрюшей сидим, значит, как два дурака, и гадаем… Ладно. – Он хлопнул рукой по колену и поднялся со своего места. – Мы ведь рассчитались, верно? Пойдем, Андрюша, я тебя до метро провожу.
Мы прощаемся с молодым человеком, натягиваем куртки и выходим в осенний холод.
Крошечный дворик пахнет гнилыми листьями. Над головой – снова низкое небо и черные провода, которые как будто перерезают его ватную серую массу. Уже начинает темнеть, скоро, наверное, зажгут фонари. Мы проходим подворотню и оказываемся на улице, продуваемой со всех сторон порывами ветра. Ее фасады щедро разукрашены электрической рекламой. Мы вливаемся в поток людей, но Саша почему-то останавливается.
– «Господа»! – передразнивает он. – Тоже мне… «господин» выискался…
– Ну чего ты злишься? Нормальный парень… Всё нам объяснил…
Я достаю сигареты.
– Встали тут на дороге! – произносит в сердцах кто-то, проходя мимо нас.
Мы даже не оборачиваемся.
– Таких вот уродов, как этот парень из кафе, – говорит Саша, – я ненавижу! Всюду им надо влезть, везде встрять. Мир, Андрюша, понимаешь, – это ничейная территория, пространство неопределенности, а не какой-то отстой…
– И что из этого?
– Да ничего, – удрученно говорит Саша. – Ничего, кроме того, что всякий урод норовит тебе настроение испортить. Сидишь вот, думаешь о чем-то, сочиняешь… нет… подойдет и, понимаешь, всё испортит, весь кайф сломает… Ладно! – После некоторой паузы уже более миролюбиво произносит Саша и протягивает мне руку. – Пора по домам… Не переживай! Видишь, есть все-таки на свете высший смысл… А ты боялся. Всё, давай… Меня Нинка ждет…
Я остаюсь один посреди улицы. Вокруг полно народу. Все торопятся, толкают друг друга. Идти мне, собственно, некуда. Дома меня никто не ждет, на работе я уже сегодня отличился, а единственный друг спешит к какой-то Нинке. Я поворачиваюсь и возвращаюсь в кафе. Надо, думаю, еще посидеть и выпить. Можно даже с тем парнем. Расспросить его поподробнее про эту Джулию, и вообще…
Весна. Дуэль в табакерке
Her name was Magil,
And she called herself Lil,
But everyone knew her as Nancy…
Капри: город
Весна на Капри безоблачна (ошметки редких облаков не в счет) и степенна. После бессонной гостиничной ночи, проведенной в Неаполе, и утренней болтанки парома одолевающая усталость странно проясняет голову. Страхи, страсти, навязчивые мысли исчезают, открывая мир твоему глазу, большому и сосредоточенному, как у циклопа. В зрачке плещется желтизна – это лимонные деревья с огромными, кажущимися увечными плодами тихо проплывают мимо, покуда я от Марина Гранде в неспешном вагончике фуникулера поднимаюсь в город.
Центральная площадь Капри, загроможденная ресторанами, едва ли дает возможность оглядеться. Яростно слепит солнце. Повсюду – суетливые туристы, пестро одетые, толкающие друг друга, шелестящие картами. Со всех сторон слышна иностранная речь: немецкая, английская, русская.
– Вовочка, я кому сказала, ничего со столов не трогай! – мешковатая русская мамаша непонятного возраста дергает к себе белесого младенца мужского пола, потянувшегося было к столику с сувенирами.
Среди всей этой толчеи неподвижными кажутся только фигуры официантов. Высокие, важные, они стоят как греческие статуи у своих ресторанов, горделиво оглядывая людскую сутолоку. Мы, мол, тут синьоры, а не какая-то фигня на побегушках.
Мимо солнечной площади по направлению к лысой горе, охваченной кольцом трассы, не торопясь движутся автомобили. Они здесь какие-то странные, не настоящие, будто с отрубленными задами. Металлические ящерицы, потерявшие хвосты. Ящериц на острове тоже хватает. Выползают откуда-то на камни, на парапеты и замирают, готовясь при малейшей тревоге шмыгнуть обратно, с глаз долой.
Вместе с толпой я прохожу крошечную площадь и углубляюсь в город. Иду по старой, наверное, средневековой улице мимо возбуждающих манекенов, выставленных в подсвеченных витринах. Читаю надписи: BVLGARI, ROBERTO CAVALLI, DOLCE & GABBANA, VERSACE, SWAROVSKI. Где-то рядом, если, конечно, верить рекламному путеводителю, есть стела с изображением Ленина. Правда, он на ней похож не на вождя мирового пролетариата, а на какого-то хитрожопого мафиози. Но всё равно, раз уж я тут, надо ее обязательно посмотреть.
Город словно куда-то торопится, нахлобучивая друг на друга постройки безо всякого порядка. Средневековое здание стоит, втиснутое между романским стилем и мавританским, придавленное сверху античной руиной, над которой угрюмыми блоками топорщится конструктивизм. Улицы все время змеятся, норовят забраться вверх, сузиться, превратиться в каменные тропинки или даже лазы, постоянно смыкающиеся над головами туристов арками. В закоулках этих лабиринтов сыро и прохладно, несмотря на май. Американцы предпочитают сюда не ходить. Они привыкли к правильной геометрии своих городов, к строгой параллельности и перпендикулярности улиц, где пространство открыто, обозримо взгляду полицейского на все четыре стороны. Или, может, они опасаются подхватить какую-нибудь средневековую кладбищенскую лихорадку вроде той, что отправила в лучший мир невинную душу Дейзи Миллер. Заглядываю в патио маленьких гостиниц. Всюду одно и то же: стройные ряды античных колонн, на которых вместо крыши лежат длинные деревянные жерди, увитые плющом.
