Томми задумалась.
– Нужны отличные рефлексы. Умение видеть в темноте. И пистолет.
Он стиснул зубы. Такие игры были ему не по нраву.
– Не испытывайте моего терпения, мисс де Баллестерос.
– Мне не доставляет удовольствия быть уклончивой, – запротестовала Томми. – Ради вашей же пользы вам лучше знать как можно меньше. Мне уже известно, что вы прекрасно видите впотьмах. И у вас отличный пистолет. Кстати, в вас не меньше подозрительности, чем в Резерфорде, но вы обладаете определенными качествами, которых у него нет, поэтому более полезны мне. И если честно, то, для чего вы нужны мне сегодняшней ночью, не продлится долго и не потребует больших усилий, – заключила она ясно.
Ему показалось, что Томми намекнула на то, что ее нужно приободрить.
Джонатан ждал.
– Не то, что в последний раз. – В ее голосе послышались неуверенные нотки.
Он подождал ее.
– В последний раз меня… легко ранило, – закончила Томми, еще более неуверенно.
– Теперь вы взываете к моему чувству рыцарства? Должно быть, от отчаяния.
– Я – слабая. Я – слабая и хрупкая женщина. Мир опасен для таких, как я.
Джонатан закатил глаза. Потом опустил их и снова взглянул на свою ладонь. Жемчужное ожерелье лежало на ней, как пресытившаяся любовница. Мерцало, согревало и пульсировало… Обещая будущие прибыли, Джонатан не знал никакой другой живой души, которая настолько же легко и свободно могла прямо сейчас вручить ему столько денег. Это все, что ему было нужно, и как раз тогда, когда он так в этом нуждался.
– Прежде чем мы продолжим обсуждение нашего дела, Томми, позвольте объявить мои условия. А именно: я возьму с вас брокерский процент за то, что буду работать с вашими деньгами.
Она медленно выпрямилась, неожиданно став высокомерной и недоверчивой.
– Эти роскошные жемчуга я просто отдаю вам для инвестиций.
– Я – деловой человек. А не какой-нибудь треклятый священник-англиканец. И не олух Царя небесного. Я прекрасно вижу, на что вы рассчитываете. Вы сейчас строите мне глазки, смотрите ясно и умоляюще, но это не подействует. Прекращайте, пока не заработали косоглазие. Вы могли бы отнести жемчуг или деньги от его продажи профессиональному брокеру, если вам самой некуда их вложить, и, скажем так, чтобы сохранить эту операцию полностью конфиденциальной, и чтобы никто не совал нос в ваши дела и доходы.
Томми нахмурилась. Брови сошлись на переносице. Какое-то время она холодно и внимательно рассматривала его.
Джонатан постукивал пальцами по столу. Изучал свои ногти. Устроил небольшой спектакль, доставая часы (позолоченные, французские), чтобы узнать, который час. Потом несколько раз зевнул.
Наконец она расслабилась. Ее поза стала более свободной, и смотреть на него Томми стала с любопытством.
И вот уже улыбнулась уголками губ, медленно, словно довольная тем, что сумела углядеть в нем. Затем откинулась на спинку кресла так же, как он.
– Согласна, мистер Редмонд. За небольшой процент.
– Почему вы доверились мне? – тотчас спросил Джонатан.
Томми тут же стала загибать пальцы на руках.
– Во-первых, вы не глупы; во-вторых, в вас есть какая-то колючая энергичность, что позволяет думать, что вы сумеете проявить себя. Вы производите впечатление человека, который игнорирует окружающую действительность. Кроме того, у вас нет денег. А еще вам безразлично, что я думаю о вас, а мне безразлично, что вы думаете обо мне. Это означает, что нам не остается ничего другого, кроме как быть полностью честными друг с другом. Мы свободны, чтобы стать друзьями.
Возникла пауза. Откровенно говоря, Джонатан был смущен и поражен, хотя и не показал этого.
– О, и, кроме того, мне это подсказала интуиция. А она меня никогда не подводит.
Еще никто не называл его колючим. Все считали его неунывающим Редмондом. Джонатан не знал, как отнестись к тому, что он, оказывается, колючий. Надо было как следует обдумать, так ли это на самом деле. И если все так, то как от этого изменится его жизнь? А насчет того, чтобы игнорировать окружающую действительность? Каким образом и когда это проявилось?
Что ж, подумал Джонатан, весьма полезно узнать мнение о себе человека со стороны, а не того, кто смотрит на тебя каждый день и на самом деле тебя не видит.
– Друзьями? – переспросил он.
Томми дернула плечом.
– Конечно. Почему бы нет?
– Почему бы нет, действительно.
Опять возникла пауза.
– Вообще-то я совсем не бабник, к вашему сведению.
– О, прошу великодушно меня простить. Но как еще можно назвать человека, который, как утверждают, наслаждается непрерывной цепочкой завоеваний на сердечном фронте?
– Слово «завоевание» подразумевает использование каких-то чрезмерных усилий. Что я могу поделать, если они просто… падают к моим ногам? – Он попытался, но не смог скрыть улыбку, которая, надо признать, оказалась залихватской. – Да и случается такое не всегда. Надо быть полным дураком, чтобы не воспользоваться такой… возможностью.
– Они падают к вашим ногам? Как птички с небес во время мора, известного по библейским описаниям?
Джонатан присвистнул, впечатленный.
– Даже сестра не додумалась называть меня библейским мором.
– Только вместо птиц здесь белокурые дамочки.
Ему показалось, что он услышал легкий намек на осуждение при словах «белокурые дамочки».
– Да, я предпочитаю блондинок, как предпочитаю весенние дни зимним. Как предпочитаю простых женщин сложным и жизнь без проблем жизни, полной проблем. Если это, может, и не добродетель, то уж точно не порок. Наверняка, у вас есть свои предпочтения относительно мужчин.
– Мои предпочтения – богатые и титулованные, – тут же нашлась Томми.
Ну и прекрасно!
Странно, Джонатана это почему-то укололо.
Он помолчал.
– Видите, в известной степени мы оба с простыми вкусами. Я не собираюсь разбивать сердца. Их отдают мне, а я об этом даже не подозреваю и, возможно, веду себя грубо и неуклюже с их обладательницами, хотя предпочел бы так не поступать. Я не такой ловкий, как некоторые, кому удается жонглировать одновременно дюжиной сердец, не роняя их из рук и не отдавая предпочтения какому-нибудь одному.
Томми вдруг почему-то застыла, в глазах появилось выражение тревожной подозрительности.
– О да, – продолжил Джонатан. – Представляю, какая неразбериха начнется, когда такая артистка, например, поскользнется или оступится, или добавит к уже имеющимся в ее руках сердцам еще одно. А оно окажется совсем негодным. Это попросту опасно.
Она прищурилась.
