Томми смотрела, как Редмонд танцует с женщиной, на которой ему было предопределено жениться, и начала задыхаться.
«Чего ты хочешь добиться?» – спросил ее тогда Джонатан.
Она вдруг покраснела от стыда. Ему было прекрасно известно, что ее мир – это в прямом смысле слова полусвет, социальный промежуток между аристократией и низами, а на самом деле – вообще никакого места в жизни. Никакого места! Томми была чужой в этом бальном зале, чужой для любого социального слоя Лондона, за исключением, может быть, какого-нибудь работного дома, если посчитать его обитателей социальным слоем.
А вот Джонатан был на своем месте. Как, впрочем, и везде. Томми обрела уверенность в себе с огромным трудом – так тренировками набирают мускульную силу. А у него это было врожденным. Он обладал уверенностью по праву рождения. И теперь, наблюдая за ним, таким непринужденно очаровательным, стремительным, таким мужественным и самоуверенным, она испытала замешательство, поняла, что недостойна его, поняла абсурдность своего влечения к нему. Джонатан бросился за ней в реку, чтобы спасти, не раздумывая. Он нашел, куда пристроить девочку, пользуясь именем своей семьи. Он исключителен во всем!
А кто она такая? Томми гордилась тем, что выжила. Но ведь… и животные стремятся выжить. Она делала все, что требовалось для того, чтобы выжить, но и животные делают то же самое. Джонатан Редмонд с особой остротой напомнил Томми о том, что этого мало. О, как отчаянно ей вдруг захотелось принадлежать кому-то!
Так чего же ей нужно? Увы, сейчас она много лучше понимала, чего не хотела.
Она не хотела чего-то – или кого-то! – что просто не могла заполучить. Слишком многого Томми уже пришлось лишиться, слишком много боли довелось испытать, и немало сил она приложила, чтобы держать спину прямой, чтобы забыть обо всем.
И тех опасных поцелуев ей не нужно. По крайней мере с ним. Они лишили ее внутренней защиты, со всей очевидностью показали, что собой представляет ее жизнь, построенная на шатком основании, как дом, в котором она жила.
Томми поежилась, когда стайка молоденьких девушек, прелестных, одетых в белые муслиновые платья, подошла к графине и стала застенчиво рассматривать ее туалет. Потом заговорили с ней.
Если Томми не ошиблась, – ее французский был зачаточным, потому что мать начала учить ее языку лишь незадолго до смерти, – девочки сказали графине, что находят ее замысловатую прическу очаровательной.
Графиня захихикала.
И во время этого лепета на французском и хихиканья Томми, как взведенная пружина, наконец оторвалась от стены и осмотрелась в поисках выхода из зала.
И это не было спасением бегством. Томми просто показалось, что в движении она почувствует себя более комфортно.
Смешно, но девушка, которая с легкостью находила дорогу в лабиринте, который представлял собой Лондон в темное время суток, выходя из бального зала, заблудилась.
Что в полной мере свидетельствовало о том, насколько она была чужой в домах, подобных этому. Звук ее шагов эхом отражался от мраморных полов.
Томми остановилась, наткнувшись на длинный низкий стол, который загораживал проход к двум французским окнам. Стало ясно, что дальше пути нет.
В тишине она вдруг услышала шаги за спиной. Резко обернувшись, Томми инстинктивно приготовилась к нападению. И застыла на месте, потому что увидела его. Джонатан стоял от нее в каких-то десяти футах. Ее сердце затрепетало, как ягненок весеннего окота.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. А потом губы у него расползлись в удивительной улыбке.
И в эту минуту Томми стало легко, внутреннее напряжение исчезло, уверенность в себе снова расцвела пышным цветом и все сомнения развеялись оттого, что она заметила разницу в том, как Джонатан улыбался леди Грейс и ей.
Улыбка, предназначенная леди Грейс, была маской. А предназначенная ей – полна искренности и выдавала его с головой.
Три широких шага, и Джонатан оказался перед Томми, и так близко, что она могла дотронуться до него. Могла бы, если бы чуть-чуть к нему придвинулась.
– Так-так-так, – начал он тихо. – Это же мисс Томасина де Баллестерос! А я без пистолета.
Судя по всему, они не могли перестать посмеиваться друг над другом.
– Знаешь, Томми, моя последняя партнерша по танцам спросила, верю ли я в судьбу. Как ты думаешь, что я ей ответил?
– Ты предложил ей положиться на твои карты, и через месяц-другой она поймет, действительно ли она верит в судьбу.
– М-м-м. – На шпильку Джонатан ответил короткой улыбкой.
– Как ты нашел меня здесь? – Томми показала на пустой полутемный коридор.
– Я? Я увидел женщину с темно-красными волосами, уходившую чрезмерно быстро, и последовал за ней, как собака, которой ничего не остается делать, как мчаться за белкой. Слепой инстинкт.
Томми вдруг стало трудно дышать.
– Мои волосы не темно-красные, – только и смогла вымолвить она.
Редмонд усмехнулся.
– Почему ты здесь, Томми? Я сначала подумал, что злоупотребил проклятой ратафией и у меня начались галлюцинации.
– Графина Мирабо получила одно из редких приглашений и захотела пойти, а меня прихватила в качестве компаньонки. Но не очень-то она во мне нуждается. Со всем справляется сама.
– О! Где же она?
– Сидит в углу, возле стеночки. Если посмотришь туда, откуда пришел, и как следует вытянешь шею, то увидишь парик в виде башни. Сегодня вид у нее как Марии-Антуанетты. Я вышла на минутку, проветриться. Ей там хорошо, правда ведь? Несколько юных леди практикуются с ней во французском.
– Графиня кажется счастливой, – подтвердил Джонатан, хотя почти и не повернулся в ту сторону. У него было такое чувство, что стоит ему моргнуть, и Томми исчезнет.
Еще одна пауза.
«Бум!» – подумала Томми.
Ей показалось, что воздух между ними нагрелся. Она могла дотронуться до него кончиками пальцев, как до чего-то вещественного. Теплого бархата, например.
Хотя, должно быть, просто горели ее щеки.
«Еще немного – и расплавишься», – сказала себе Томми.
Она обмахнулась веером и задумчиво заметила:
– Джонатан Редмонд в своей естественной среде обитания. Мог бы твой брат Майлс описать это? Так же как он описывает туземцев?
– Я предложу ему твою идею.
– И таким вот образом ты проводишь свои вечера? На ярмарке наследниц.
– Или бегая от преследования наследниц. Это зависит от точки зрения. По крайней мере, моя мать счастлива.
Странно, он говорил вроде бы искренне.
Томми решила проявить сочувствие.
– Какая это, должно быть, жертва – танцевать с юной воспитанной леди Грейс Уэрдингтон… Дважды за один вечер.
