– Это уже не ваша вещь. Вы сами ее отдали. Но всегда можете попытаться отобрать ее у меня.
Томми встала так резко, что герцог слегка отпрянул. Она посмотрела на него сверху вниз, оглядела стол, прикинула, насколько быстро герцог сможет сделать выпад, чтобы схватить ее.
И поняла, что ему это не под силу.
– Думаю, что нет. У вас это не получится. Я нахожу полным иронии тот факт, что герой, который своей смелостью подавлял врагов на войне и завоевал вот это, – Томми покачала медалью перед его лицом, – теперь так боится меня.
Вежливо присев, Томми только тогда повернулась к нему спиной и вышла из кабинета, потому что ей страшно не хотелось – не дай бог! – чтобы ее отец подумал, будто она невоспитанна, как какая-нибудь крестьянка.
Глава 22
Джонатан получил приглашение на ужин в дом лорда Чизлинга.
– Джонатан, ты хорошо себя чувствуешь, дорогой?
– Прекрасно, матушка. Спасибо, что поинтересовалась.
Отец поднял голову, убедился, что сын здоров, и снова опустил глаза.
Неожиданно Джонатан вспомнил, как отец брал своих мальчиков – его, Лайона и Майлса – на рыбалку. И сколько терпения проявлял, как радовался, сколько было в нем гордости, когда Джонатан подсек свою первую форель. А потом было обучение верховой езде. Обучение стрельбе.
Как Айзея превратился в того, кем стал сегодня?
Джонатан понимал, что многими лучшими своими качествами обязан отцу. Прямо или косвенно, но именно ему.
В отличие от Томми, у которой отца не было.
Как раз сейчас она, может, ударилась в теплые воспоминания с герцогом, сидя за столом в кругу его семьи.
Однако Джонатан сильно сомневался в этом. И начинал беспокоиться. Хотя не станет же она втыкать деревянный кол в герцога!
Джонатан постучал во входную дверь. Второй раз. Изо всей силы. Потом еще.
Наконец раздались шаги на лестнице.
– Ты не слышала моего стука?
– Извини, – сказала Томми с отсутствующим видом, после непонятной заминки, во время которой молча разглядывала его.
Опять возникла пауза. С ощущением пустоты и тяжести. Томми, казалось, превратилась в какой-то неодушевленный предмет – как стул или камень, лишенный способностей и сил говорить.
– Ты как?… Виделась с герцогом?
– Да. Я виделась с герцогом.
Все тот же отсутствующий вид. Она была тиха, двигалась осторожно, как будто опасаясь того, что если пойдет быстрее в определенном направлении, то обязательно наткнется на что-нибудь и поранится. А потом Томми улыбнулась. У Редмонда возникло ощущение, что ее губы не смогли преодолеть сопротивление ледяной маски, в которую превратилось ее лицо, и лишь обозначили кривую линию. Этакая пародия на улыбку.
Джонатан встревожился не на шутку. Было непонятно, о чем и как спрашивать. Весь ее вид говорил о том, что любые расспросы неуместны.
– Что случилось? – все-таки рискнул спросить он.
– Что случилось… – Томми скривила губы и, обняв себя за плечи, подняла глаза к потолку. – Ну, он был весьма предупредителен. Рассказал мне, как относится к меркантильным проституткам. Предположил, что мне от него нужны деньги. Сказал, что не даст ничего, потому что люди, подобные мне, никогда не бывают довольны тем, что получают, и выразил надежу, что я не побеспокою его или его… с-семью впредь. Манеры у него действительно безупречные, и он очень красивый мужчина.
Джонатан не издал ни звука.
Казалось, Томми потрясена до глубины души. Она улыбнулась. Улыбка получилась грустная.
– Я показала ему медаль. – Она разжала руку. Медаль лежала на ладони, как свидетель жизненного краха. В голосе Томми прозвучало легкое удивление на грани с веселостью. Насмешка над собой.
Томми подняла на него глаза. От ее горькой покорной полуулыбки Джонатан чуть не задохнулся.
В ней было ощущение поражения, и его это ужаснуло.
Редмонд все еще не мог найти в себе сил, чтобы вымолвить хоть слово.
– Я и в самом деле показала ему медаль, – повторила Томми, тихо и как-то недоверчиво. Потом коротко рассмеялась. Талисман ее детства! Чью силу отобрал человек, которому титул давал возможность лишать смысла и значения любую вещь или людей. Который по своей прихоти мог пользоваться вещами и людьми или отбрасывать их за ненадобностью. – Но я не отдала ему ее. – Она вздернула подбородок. – Видел бы ты его лицо в тот момент.
Джонатан еще никогда так не ненавидел себя за молчание.
И вдруг прямо у него на глазах маска на ее лице начала медленно разваливаться на куски. И Томми снова стала собой настоящей. Как расцветшая роза.
Она прижала кулак ко рту.
О Господи, Господи, Господи!
Джонатан предпочел бы, чтобы с него заживо сняли шкуру и замариновали в уксусе, чем смотреть на плачущую женщину.
Его охватила паника, желание сбежать, куда глаза глядят. Но женщины так часто плачут по непонятным причинам и в самое неподходящее время. А потом даже не могут объяснить, почему.
Томми быстро отвернулась. Ясно, что ничего объяснять она не собирается.
Все было как в тот раз, когда он прыгнул с моста в реку. Джонатан не помнил, как пересек комнату. Пришел в себя, только когда положил Томми руки на плечи и повернул ее к себе лицом. Она отказывалась поднять лицо, убрать руки от глаз. Не хотела, чтобы он увидел ее такой. Джонатан обнял ее, словно его объятия могли защитить ее, уберечь от невзгод.
Вцепившись в его сорочку, Томми плакала горько, безнадежно, стыдясь собственных слез, почти неслышно. Каждый ее всхлип отдавался в его сердце.
Она переживет и это. Джонатан ничуть в этом не сомневался. Ему не хотелось думать о том, как именно она будет залечивать эту рану. В любом случае Томми станет более защищенной от окружающего мира.
Редмонд непроизвольно приложился щекой к ее макушке. Густые волосы были такими шелковистыми, такими тонкими и теплыми! Шея казалась странно бледной и беззащитной. Это подтверждало, что Томасина де Баллестерос уязвима. Что ее легко сломать, как яичную скорлупу. Что она – человек.
Гнев на герцога, который испытал Джонатан, был сродни восторгу. Был почти праведным.
Вот так и рождались крестоносцы, подумал он. С такой же уверенностью, что вот это – правда, а это – неправда, что вот это – от Бога, а это – от дьявола, и с такой же жаждой мщения.
И когда Джонатан понял это, с удивлением и с какой-то отстраненной, фатальной веселостью до него дошло, что он влюблен.
Так значит, вот на что похоже это чувство, подумал он. Ужасное и великолепное в одно и то же время.
«Даже немного смешно, учитывая, что она не любит тебя».
