«Я его уничтожу, Томми, – поклялся себе Джонатан. – Пусть даже это будет стоить мне жизни».
– Разумеется. Почему нет? – лениво протянул герцог. – Не представляю, что он может получить предложение лучше, чем от клуба «Меркурий», тем более что мое имя еще не упоминалось. Мне кажется, он недостаточно профессионален и пока просто как следует не оценил то, что мы ему предложили. Ваш отец и я…
– Мама? – голос у Вайолет был каким-то странным. Задыхающимся и тихим.
Однако сидевшие за столом услышали ее, как люди слышат чужой, предупреждающий об опасности звук посреди шумной толпы.
Все повернулись к ней.
В лице ни кровинки. В широко открытых глазах застыл шок.
– Что-то… Что-то не так… Наверное, нужно…
Откинув голову назад, Вайолет бесформенной массой сползла со стула.
Граф подхватил ее, чтобы она не ударилась об пол, и поднял на руки. Ее белая шея выгнулась назад, лежа на его мускулистой руке.
Граф повернул к ним взволнованное лицо.
– Отправьте за доктором.
Послали за доктором.
Через пять часов – за викарием.
А мрачного и молчаливого герцога Грейфолка отправили назад в Лондон.
Граф Ардмей остался в гостиной, отвернувшись лицом к стене и опершись на нее рукой, словно таким образом хотел остановить вторжение смерти.
Джонатан устроился на кушетке, положив ноги на стул и уставившись глазами на то место, где еще вчера сидела Вайолет и вязала что-то голубенькое. Закурил.
Через несколько часов он услышал, как сестра закричала. Крик был каким-то потусторонним, кошмарным – так люди не кричат. Ему захотелось упасть на колени и молиться или разрыдаться, как ребенку.
Наверху дверь закрыли, и теперь вообще ничего не стало слышно.
Ребенок родился раньше срока и не совсем здоровым. Но повитухи были немногословны, а правда была, судя по всему, намного тяжелее.
Это стало ясно, когда послали за викарием. Прибыл высокий белокурый священник. Он не остановился в гостиной, а сразу отправился наверх.
Странно! Джонатан никогда бы не подумал, что Вайолет религиозна, хотя все они регулярно посещали церковь. Ей так хочется, чтобы викарий держал ее за руку, когда она умирает?
Возле него уселся Майлс. Джонатан посмотрел на Айзею – тот сидел непривычно ссутулившись в кресле напротив них. Джонатану не терпелось спросить старшего брата, о чем он думает. Майлс, к которому все обращались за поддержкой. Майлс, который женился по любви, и чья жена Цинтия была лучшей подругой Вайолет. Но ее не пускали на порог дома, потому что она нарушила матримониальные планы отца в отношении старшего сына.
Редмонд был готов биться об заклад, что Майлс сейчас думает о том же самом.
И еще. Если Вайолет умрет, простит ли себя Лайон за то, что его здесь нет? Простит ли его когда-нибудь Джонатан?
Лицо Айзеи приобрело землистый оттенок от гаснущего огня в камине, до которого никому не было дела. Единственное, что сейчас не поддавалось его контролю, – наследник графа мог убить его дочь.
«Он любит нас», – вдруг подумал Джонатан. Должен любить! Почему это стало для него неким открытием, он не мог понять. Разумеется, отец знал, что такое любовь. Отец сам когда-то был влюблен. Любил ли он сейчас мать, это было тайна, известная только родителям. А может, только Айзее.
А может ли так случиться, что лишь со смертью детей Айзея поймет: единственно важным в жизни есть любовь?
И тут Джонатан вспомнил, что нагадала та ужасная девчонка-цыганка.
«Она разобьет не одно сердце».
Он поерзал на кушетке и закрыл глаза.
У него все похолодело внутри. О господи! Сколько сердец будет разбито, если Вайолет умрет?
«Только не Вайолет, – с жаром подумал он. – Лучше я, чем она! Не надо, Вайолет, пожалуйста!»
Какая польза от этих чертовых предсказаний? Он вдруг обозлился на цыганку. Ее предсказания лишь сеют хаос. Какой прок знать о чем-то заранее?
Джонатан чувствовал, что курить больше не может. Но зажег новую сигару.
Без слов передал еще одну Майлсу. Брат молча взял ее. А потом протянул ящичек с сигарами отцу, и тот выбрал сигару себе.
Они сидели молча и курили.
Граф продолжал смотреть в стену. Может, он молится, подумал Джонатан. А возможно, вспоминает каждую минуту, проведенную вместе с Вайолет, перебирая воспоминания одно за другим, как четки.
В этой обстановке усталости и отчаяния лишь одно имя Томми стало для Редмонда лучом света. «Томми», мысленно обратился он к ней, чтобы пробудить все, что есть хорошего и реального. Томми! Имя, которое приходит на ум в самые тяжелые моменты и которое означает Любовь. «Вот откуда тебе это известно». Возможно, для этого и существуют тяжелые моменты в жизни.
Викарий спустился к ним, и сердце у Джонатана гулко забилось.
Все встали. Все до единого. Граф развернулся к ним лицом. Джонатан до конца своих дней не забудет, какое выражение было написано у него на лице.
С появлением Адама Силвейна в гостиной что-то вдруг изменилось. Викарий принес с собой умиротворенность, и Джонатан почувствовал, как отступают страх, гнев и усталость, как будто само присутствие этого человека в комнате сгладило все шероховатости и усмирило тревоги. Что это, результат вознесенных молитв или каждодневной терпеливой заботы о ближних?
– С матерью и ребенком все в порядке, – сразу же объявил преподобный Силвейн. – У вас дочь, лорд Ардмей. Роды прошли трудно, ваша жена была на волосок от смерти. Теперь ей нужно оставаться в постели какое-то время. Поздравьте ее, милорд…
Но граф уже мчался вверх по лестнице.
Адам Силвейн посмотрел ему вслед с доброй улыбкой.
Трое Редмондов облегченно выдохнули. Отец неуклюже присел и спрятал лицо в ладонях.
Викарий тоже выглядел усталым, заметил Джонатан. И тут до него дошло, что все, чем занимается викарий, который отпевает умерших, крестит новорожденных, венчает молодоженов, а также исповедует и заботится о ближних, Томми поддержала бы полностью. Сделать доброе дело, может, совсем малое и незначительное, одному прихожанину и за один раз!
Джонатану захотелось стать человеком, которым Томми могла бы восхищаться. Так же как он восхищался ею. Ему захотелось, чтобы она считала его смелым. Ему захотелось стать лучше из-за нее и ради нее.
Благодаря ей он уже стал лучше. Томми окончательно изменила его.
Только благодаря ей Редмонд понял ценность того, что происходило с ним в определенные моменты. Когда помогал устраивать жизнь мальчишки. Или когда обнимал ее, рыдавшую у него на груди.
«Тебе нужно заботиться о ком-то», – сказала тогда Вайолет, а Джонатан возмутился.
