Ошибки быть не могло. Томми узнала высокую фигуру за дверью, хотя ей виден был лишь промежуток от второй пуговицы сюртука до галстука. Примерилась посмотреть через глазок так и этак, а потом распахнула дверь.
Оба замерли в молчании, приходя в себя от пьянившего прилива чувств.
Увидев ее, Джонатан сначала поразился, потом обрадовался, а затем успокоился. Как будто в какой-то момент он уверился, что Томми – плод его воображения.
В лице его была странная бледность. Он заметно нервничал. Постояв, стащил шляпу с головы.
– Можно войти? – вежливо спросил Джонатан, когда уже начало казаться, что никто из них не заговорит первым.
Томми отступила на шаг.
– Я… Да, конечно. У тебя такой вид, словно тебе требуется выпить крепкого чая. Или виски.
– Чай лучше всего. – Голос у него был усталым. Как будто он не спал несколько суток.
Томми повела его к себе в комнату. Джонатан молча шел за ней.
У нее на языке вертелся вопрос: «Где ты был, когда виконт делал мне предложение и предупреждал насчет увядания моего цветка?»
Но промолчала. Она предпочла, чтобы вместо нее говорила напряженная тишина.
Побрит Джонатан был небрежно, под глазами залегли тени, как будто последнее время он страдал от бессонницы. Однако он смотрел на Томми с нескрываемым жаром.
Словно она была мишенью, а Джонатан – стрелком.
Ей стало трудно дышать.
Наконец она обрела голос.
– Я… Я приготовлю чай.
– Томми, подожди.
Томми остановилась.
Но Джонатан не сказал больше ни слова. И продолжал стоять неподвижно, оглядывая комнату, как будто никогда раньше тут не был. Он так и не сел.
– Джонатан, что-нибудь случилось?
– Случилось? Во-первых, ты должна меня поздравить. У меня объявилась новая племянница. Вообще-то она моя первая племянница. Ее назвали Руби.
На Томми нахлынула радость. Она знала, как Джонатан любит свою сестру, и ребенок – это настоящий подарок.
– Поздравляю! О господи, она ведь родилась раньше срока, да? Красивая девочка?
– Она похожа на червячка, только с темными волосенками на голове. Маленький пищащий червячок, который размахивает кулачками. Каждый – как кекс к чаю. Вернее, они похожи на лепешечки. А нос – на пуговку. – Джонатан показал на свой нос.
Томми уже хорошо знала его.
– Так она же красавица, другими словами.
Уголок его рта дрогнул.
– У нее прелестные глазки. Голубые. Думаю, что она вырастет в красавицу. Ее родителей нельзя назвать невзрачными.
– Голубой – это прекрасный цвет для глаз, – тихо заметила она.
Джонатан удивленно заморгал. А потом медленно улыбнулся, и от этой улыбки у Томми задрожали колени.
– Я знаю, – сказал он.
Томми засмеялась, неожиданно беззаботно. Ощущение счастья быть рядом с ним стало острым, почти как боль.
Опять возникла пауза, во время которой Джонатан продолжал напряженно смотреть на нее.
– А как себя чувствует мать? – поинтересовалась она.
Джонатан молчал. И молчал так долго, что Томми начала беспокоиться.
– Они позвали викария.
О нет! Господи, нет! Только не его сестра. Только не Вайолет!
Томми почувствовала, как пол ушел из-под ног, ощутила настоящий ужас оттого, что такое случилось с тем, кого любил Джонатан.
Теперь она поняла, почему он не захотел произнести этого вслух. Это сделало бы все случившееся еще более реальным.
Подчиняясь непроизвольному порыву, Томми шагнула к нему.
– А он – Эверси. В смысле – викарий. Вернее, их кузен. Вот насколько они были уверены, что она умрет. Это было жутко, Томми. Правда, жутко.
Голос у Джонатана стал хриплым.
Сердце Томми упало.
– О, Джонатан. И она…
– Она выжила, – торопливо закончил он, решительно и твердо. Как будто чем решительнее и тверже он скажет об этом, тем быстрее все станет реальным. – На самом деле у нее все в порядке. Думаю, пройдет совсем немного времени, и она опять начнет донимать меня.
Томми с облегчением вздохнула.
– Ну слава богу!
– Да. Он явно имеет к этому прямое отношение.
У нее словно груз упал с плеч. Томми абсолютно не сомневалась, что смерть сестры для Джонатана оказалась бы сильнейшим ударом. И совершенно не понимала, как сама перенесла бы его боль.
И как так получилось, что за несколько недель его счастье стало неотделимой частью ее существа?
Опять повисло молчание.
– Ты должен присесть, Джонатан, – мягко предложила Томми. – Вид у тебя…
– Помятый? – Он слабо улыбнулся. – О да. Тяжелейшая работа – сидеть в компании мужчин с совершенно белыми лицами, ничего не делать, а только торговаться с Господом Богом, пока твоя сестра умирает в родах. Я в жизни не испытывал такого бессилия. – Последовал горький вздох.
– Никогда так не думай! – Она едва сдерживалась. – Если бы ты знал… Насколько важно, что ты есть. Насколько ты добр. Насколько нужен. Людям, которые любят тебя.
«Мне! Мне! Мне!» – Это Томми произнесла мысленно, но Джонатан словно услышал ее.
Они опять замолчали. И молчали долго, задумчиво разглядывая друг друга.
– Я не мог представить себе жизни без нее. Это просто невозможно, – как-то отрешенно сказал Джонатан.
По его тону Томми вдруг поняла, что может отнести его слова на свой счет.
Сердце подскочило.
– И все, о чем я мог думать, Томми, было… Существуют дети, которые никому не нужны, которых используют, как горючее для растопки. Словно они – расходный материал. И когда ты придумала, как вернуть их в мир… И Салли с ее ямочками, и Чарли – такого быстрого, и…
Джонатан остановился. Сделал резкий вдох и выдохнул, пытаясь сдержать эмоции.
– Да, – тихо согласилась Томми. – Всем им нужна забота.
– Жизнь так коротка, Томми. Коротка и полна опасностей. И немного похожа на тебя.
Она нервно рассмеялась.
– Томми… – Джонатан вздохнул. – Все, достаточно! Есть кое-что, о чем я пришел сказать тебе.
Бух, бух, бух… Сердце Томми могло бы посоревноваться с гулкими шагами Резерфорда.
Казалось, Джонатан подыскивает нужные слова, а может, набирается смелости.
Она ждала. Стоя на краю неизвестности.
А молчание длилось.
Джонатан опять сделал вдох полной грудью и выдохнул, чтобы совладать с нервами.
