– «Я спала. Или, может быть, думала. О том, как все странно. И о тебе.»
– «Тебе достаточно этого, чтобы прийти ко мне.»
– «Я подумала – если ты богиня, то ты можешь все. Почему ты не прекратила войны?»
– «Я не веду войн.»
– «Наши войны. Почему ты позволяешь людям сражаться? Хотя могла бы вмешаться, как Сломанная Маска.»
– «Умения моего сына принадлежат только ему.»
– «Ты так не можешь?»
– «Так может только человек.»
– «Но ты… Джон сказал, что ты есть во всех, твои маленькие сеточки. Ты видишь нашими глазами – почему ты не хочешь помочь?»
Контуры вокруг сместились, охватывая Мириам, совмещаясь в узкую трубу из движущихся плоскостей, убегающую на невероятное расстояние. Из стен проступили полупрозрачные выступы, неровные, как стеклянные осколки, затянутые белой дымкой, скрывающей предметы и формы в глубине, за каждым из них.
– «Я могу помочь, только изменив вас. Переделав. Но я не могу переделать ваши поступки.»
– «Тогда помешай поступать плохо.»
– “Для этого мне придется решать, что плохо, а что – нет.”
– «Ну да, наверное.»
– «Тогда вы не сможете принимать решения сами. Ваши поступки станут моими, и вы станете мной. «
– «Станем… тобой?»
– «Я буду решать за вас, но вас больше не будет. Грань между нами сотрется, и я останусь одна.»
– «Как-то страшно звучит.»
– «Да.»
– «Плохо быть одной.»
– «Да.»
Ближайшие к Мириам осколки медленно изменили цвет, белая дымка рассеялась, пропуская свет – неяркий, утренний. Мириам без труда рассмотрела в них знакомые очертания скалы над цирковым лагерем, несколько каров, видимых с разных углов, и с высоты, в которые усаживались люди. Она узнала Руби, по его серебристой шевелюре, и Мари, садящуюся в соседний кар вместе с Моной. Пара борцов выглядела рядом с ними просто огромными.
– «Там уже утро?»
– «Это происходит сейчас.»
– «Но я не сплю.»
– «Не нужно спать, чтобы прийти ко мне.»
– «Никому не нужно?»
– «Таким как ты.»
– «Каким?»
– «Вы идете за моим сыном. В историях про предыдущих богов, таких как вы называли апостолами.»
– «В историях… а, ну да. Только я не совсем его ученица.»
– «Я вижу на тебе его отпечаток.»
– «Ну, наверное. Ты говоришь про Библию, да? Про Христа, который тоже был сыном бога. Но… его убили.»
– «Если и мой сын умрет – принесите мне его тело.»
– «Ты серьезно?»
– «Я могу воскрешать. Я воскресила вас.»
– «Но даже если его убьют, ты не вмешаешься?»
– «Нет, но сможешь вмешаться ты. Сейчас.»
– «Во что вмешаться?»
– «Чтобы не убили тебя.»
Мириам вгляделась в неровные окна, чувствуя легкую панику. Но там не было ничего страшного – кары успели отъехать от лагеря на несколько километров, и приблизиться к Крепости. Солнце едва взошло и по дюнам, видимым с высоты, бежали тысячи световых змеек, плотные ручейки яркого золота, огибая скалу с половинкой шатра. С некоторым удивлением Мириам увидела там себя, маленькую, как муравья, спящую посреди разомкнутого квадрата из трейлеров, рядом с небрежно разметавшейся Суонк.
– «Может, это все-таки сон?» – Успела спросить она, перед тем, как окна потемнели, окружающее пространство снова пришло в движение, а тысячи полупрозрачных тоннелей ринулись друг навстречу другу.
– «Иди!» – Произнес голос, которому невозможно было не подчиниться. Движение подхватило ее, как лепесток цветка, закрутило между прозрачными громадами, и бросило вперед с невообразимой скоростью.
Это не было сном, но пробуждение было кошмаром.
II.
Чувство опасности – как тупая боль под ребрами после сна в неудобной кровати.
Возвращение в тело оставило ощущение механической свежести, как у только что смазанного мотора. Мгновение Мириам просто лежала, не открывая глаз, вслушиваясь в это чувство, и в окружающее пространство: тепло рассвета, ложащееся на веки, рассеянные огоньки пробуждающихся людей в трейлерах, радость Йоко, глядящей на краешек солнца, показавшийся над скалой, испуг Суонк, ворочающейся в беспокойном сне. И чужие цвета, совсем рядом.
Усталость, голод, сдерживаемая ярость. Больше десятка огней со стороны дюн, и пустыни.
– Суонк!
Крик отразился коротким эхом от трейлеров. Мириам перекатилась к костру, разматывая одеяло, под которым спала, и перехватывая игольник, лежащий в изголовье. Цвета Суонк вспыхнули испугом еще сильнее, на эхо отозвался тонкий свист, от самой границы лагеря – и песок за расчищенным кругом внезапно ожил, взорвавшись движением. Пепел костра под босыми ногами Мириам оказался холодным, выстывшим за ночь. Она прыгнула, минуя длинный очаг, повернулась, и снова закричала:
– Суонк!
Та уже тянулась к оружию, сев в своем гнезде из одеял, но слишком медленно. Песок продолжал вспучиваться, выталкивая из себя все новых людей, бегущих к лагерю – почти полтора десятка мужчин. Времени целиться не было, и Мириам просто повела стволом, охватывая взглядом сразу все, как картину: припорошенные пылью лоскутные плащи, серые пластины чиненых бронежилетов, бороды, грязные волосы, лезвия длинных ножей и стволы игольников. Траектория иглы, невидимая никому, кроме нее, легла поверх, и она выстрелила, очередью, пробив сразу двоих.
Их игольники ответили, свистнула рядом игла, и, одновременно со вспышкой отчаяния Мириам увидела, как гаснут цвета Суонк, так и не успевшей поднять оружие. Как она опрокидывается, отброшенная несколькими попаданиями, точно кокон из одеял с серебристой кисточкой сверху.
– Эту живой! – Хриплый крик слева и чуть позади, заставил ее повернуться, ища цель. Невидимая линия прицела скользнула сверху вниз, и почти успела лечь на маленького человека в легком бронежилете, сером от пыли, метнувшегося к ней зигзагом. Невысокий рейдер врезался ей плечом в живот, и они рухнули на землю. Холодный песок скользнул по спине, словно частая терка, проникая под майку, перед глазами вспыхнуло – рейдер ударил ее по голове локтем, и рванул игольник на себя, так быстро, что она не успела снова ухватиться за рукоять. Рывок заставил его потерять равновесие, откинувшись назад – и дал ей время подтянуть колено, и толкнуть его ногой в грудь. Потом извернуться, зарывшись плечом и головой в холодный песок, и кинуться бежать.
Впереди шевельнулась, пойдя чуть заметной волной, половинка циркового купола. В недрах трейлеров, остающихся справа, зажигались огни, полные недоумения и тревоги. Перед глазами внезапно встала другая картина: грузовики, застывшие посреди пустыни, с дымящими моторами, и тела, разбросанные под полуденным солнцем.
