Это был канал, который наполняла вовсе не вода. И находился он не снаружи, а внутри нее самой, доступный – и в то же время скрытый ее собственной памятью. Достаточно было только дотронуться, в любое время дня или ночи, чтобы прозрачная сила, текущая внутри, остановила время, изменяя пространство вокруг.
Наполняя его бесконечными конструкциями, теперь напоминающими миллионы одновременно сталкивающихся джетов. Пересечение прозрачных плоскостей, образов и форм. Абсолютный хаос, тем не менее подчиненный сложнейшему порядку. Снова, как и в прошлый раз, это место вызвало у нее улыбку, создавшую отклик в окружающем пространстве, будто притормозив его на секунду.
– «Я вернулась.» – Сказала она, чувствуя, как давление этого места вымывает боль и волнение, накопившиеся за этот невероятно длинный день.
– «Ты не уходила.» – Ответил голос, который вовсе не был голосом.
– «Наверное.» – Согласилась Мириам. – «Я же не могу уйти от себя, верно?»
– «Многие человеческие существа всю жизнь пытаются это сделать.»
– «И заставляют других, да? Я хотела поблагодарить тебя – за предупреждение утром, и за Талант. Это же твой подарок? Прости, что использовала его так.»
– «Тот, кого ты убила, тоже владел Талантом. И был моим ребенком, как и ты. Вам не нужны мои дары, чтобы делать это друг с другом. Все, что я могу вам дать – это возможность меняться, и менять других.»
– «Как мое прикосновение?»
Застывшие плоскости вокруг Мириам двинулись быстрее, объединяясь в конструкцию, напоминающую размерами планету, которую она видела во время передачи. Другие конструкции пронизывали ее, создавая впечатление бесконечно огромного механизма.
– «Прикосновение – лишь инструмент твоего Таланта. Возможность создавать гармонию там, где ее не было. Все остальное – только его следствия, и не более.»
– «Значит, я все еще пользуюсь им неправильно?»
– «Он твой. И тебе решать, как его использовать.»
– «Ах, ну да, ты же хочешь, чтобы мы все решали сами, да? И это значит, что ты не вмешаешься, даже если с неба упадут бомбы?»
– «Это мог бы сделать мой сын – но его нет рядом. Его сны, там, вдалеке, становятся все короче.» – Голос оборвался, и Мириам вдруг увидела, как среди окружающего ее движения проступает гигантский лоскут пустоты, содержащий в себе часть картины, увиденной ей днем – космические станции, парящие высоко над земной поверхностью. Одна из них едва заметно мерцала, будто готовясь взорваться. Пустота открылась, на ничтожное мгновение, будто для того, чтобы заменить слова – а затем снова пропала.
– «Ребекка знает, что нужно торопиться. А ты можешь видеть его сны?»
– «Да. Как и всех моих детей – хотя они и отличаются от моих.»
– «Тебе тоже что-то снится? Но ты же не спишь?»
– «У меня все иначе. Движение у меня внутри содержит события, которые только происходят, или могут произойти в будущем. В своих снах я вижу всех моих детей, и то, что с ними будет.»
– «Я бы хотела на это взглянуть.»
– «Попробуй.»
Конструкции снова расступились, пропуская Мириам вперед, в маленькую комнату, повисшую среди движущихся плоскостей и призрачных громад. У комнаты не было одной стены, из-за чего она напоминала открытую шкатулку, лежащую на боку, или домик для кукол – потому что внутри стояла маленькая кровать, изящный округлый шкаф, а на стене висело плоское зеркало. Внутри, на двуспальной кровати, занимающей ее почти наполовину, что-то двигалось. Мириам пригляделась, и комната прыгнула навстречу – как если бы она сама вошла в нее, присев на простыни цвета молока.
Среди оранжевых одеял, собранных в подобие уютного гнездышка, устроились Мари и Мона. Закутанные в пушистые белые полотенца, видимо, только что из душа. Мона сидела, наклонив голову, спиной к подруге, а Мари аккуратно и размеренно расчесывала ее медные локоны. В этом простом действии было что-то настолько интимное, что Мириам мгновенно охватило смятение – тут же унесенное движением, наполняющим пространство вокруг видения. Осталось только отстраненное любопытство наблюдателя, увидавшего нечто, вовсе не предназначенное для чужих глаз.
– Ты устала. – Сонно проговорила Мона.
– Поэтому я отдыхаю. – Мягко ответила Мари. – Ты больше не боишься?
– Нет… почти. Этот лживый город заставил меня грустить. Но радость в глазах людей была настоящей, правда же?
– Да. Хотя мне и жаль Шекспира.
– Может быть, стоило выбрать «Макбета»? Я была бы твоей Леди…
– Я думала об этом, но нельзя – там убивают короля.
– Двух. – Мона закинула голову назад, на плечо Мари. – Но как можно не думать об убийстве в этом городе, где за каждой стеной скрыт танк, а с вершин домов смотрят пушки? Сегодня, когда я встретила Мириам на площади, она плакала – это место и ее наполнило своей горечью.
– Наверняка не так, как нас. Она иначе смотрит на вещи. Иногда я чувствую, насколько мы похожи – а затем вижу, насколько разные. Она пугает меня даже больше, чем ее подруга…
– Потому что в ней ты видишь себя? Потерянной в детстве – но так и не нашедшей свою настоящую семью? Наверное поэтому меня к ней тянет. Может быть, даже слишком…
Мари устало улыбнулась, выпустив гребень, и наклонила голову, так что их виски соприкоснулись. Мона издала низкий мурлыкающий звук, такой знакомый, что Мириам наверняка вздрогнула бы, происходи все это на самом деле.
– Расскажешь мне сказку на ночь? – Тихо попросила Мона. – Я все еще дрожу.
– Какую из них?
– О будущем.
Мари мягко прижала ее к себе, отбросила рыжий локон, целуя мочку уха, и заговорила – тихим убаюкивающим шепотом:
– Это будет самый прекрасный спектакль из всех. В величайшем из театров, когда-либо построенных людьми, цирке, вмещающем сотни тысяч, и видимом даже с небес. Посреди сверкающего города, больше тех, о которых мы слышали из легенд…
Стены комнатки внезапно пришли в движение, раздвигаясь, исчезая в невозможной дали. Слова Мари перекраивали окружающее пространство, высекая в нем картину невероятного города – огромного, намного больше Атланты, с башнями, устремленными к небесам. Вверху, среди тысяч движущихся огней горели титанические экраны, каждый размером с дом – с которых вниз смотрело лицо Моны.
Как и днем, на сцене, Мириам понимала, что на самом деле комната никуда не делась, и даже могла при желании рассмотреть ее. Но талант Мари продолжал действовать, добавляя в прекрасное видение все новые детали, и Мона восхищенно вздохнула. Лицо на экране казалось немного старше, и прическа была другой, но это делало его еще прекраснее. Пространство снова сократилось, один из экранов приблизился, заполнив все вокруг – и теперь они стояли рядом, на сцене. Мари в доспехах, блестящих, будто отполированная сталь, и Мона в странном пышном платье. За ними оранжевым огнем горела крепость, тоже огромная, не похожая ни на что, знакомое Мириам, а впереди простирались бесконечные ряды сидений, заполненных людьми. Они бежали ровно, рассекаемые проходами на равные доли, а затем поднимались вверх, образуя подобие кратера. Ближайшие к сцене склоны тонули в ярком свете, идущем изнутри, скрывающем расположенные в них ниши.
