Монгольские пленные Халхингольской войны
Сведения о бойцах и командирах Монгольской Народно-Революционной Армии, попавших в японский плен в ходе Халхингольской войны, чрезвычайно скудны и отрывочны. Практически ничего не известно ни об обстоятельствах их пленения, ни о содержании в плену, ни о дальнейшей судьбе.
Первые монгольские пленные Халхингольской войны были захвачены противником еще до её начала, во время январских перестрелок между разъездами МВД МНР и пограничной полиции Маньчжоу-Го. Обострение положения на границе по советским и монгольским данным, продолжалось с 16 по 31 января 1939 года, японские источники утверждают, что в течение января на границе произошло не менее 10 «инцидентов», при этом первый произошел 12 января.
[136] За остутствием более детальных японских данных, мы можем реконструировать события только по документам монгольской погранохраны, а именно – по докладной записке подготовленной 16 мая 1939 года заместителем главного инструктора войск МВД МНР Подосеновым и инструктором оперативного отдела штаба Управления пограничных войск Спириным:
[137]
«16 января начальник 7-й заставы лейтенант Даши Нима и помощник командира 24-го погранотряда в ходе объезда пограничной полосы в 2 километрах северо-восточнее устья реки Хайластын-Гол были обстреляны из винтовок с расстояния около 500 метров пятью неизвестными всадниками. Инцидент не получил немедленного продолжения, однако 27 января около 8 часов утра в 2 километрах юго-западнее Номон-Кан – Бурд-Обо произошло столкновение между сторожевым нарядом 7-й заставы и подразделениями маньчжурской пограничной полиции. Наряд состоял из трех человек – начальника заставы лейтенанта Даши-Нима и двух цириков, уйти удалось только одному из них. На заставе он рассказал, что наряд был атакован группой из 13 „японо-баргут“, которую удалось оттеснить к границе огнем ручного пулемета. Однако подошедшая на помощь противнику вторая группа численностью в 20 человек зашла с тыла и начальник заставы и второй пограничник были уведены в плен. На следующий день на месте стычки монгольские пограничники подобрали 21 листовку за подписью Даши-Нима. Листовки „призывали на разрыв дружбы МНР с СССР“».
Около полуночи 28 января в районе Номон-Хан – Бурд-Обо границу пересек грузовик с солдатами, которые на территории Монголии произвели несколько выстрелов по неустановленной цели и возвратились обратно в пределы Маньчжоу-Го. На месте стрельбы утром были обнаружены гильзы от японских винтовок и маузеров. После этого на протяжении двух дней – 29 и 30 января конные группы «японо-баргут» численностью в 20–50 человек пытались захватить (без открытия огня) маневренные сторожевые посты заставы, неизменно спасавшиеся бегством. Утром 31 января один из постов подвергся обстрелу, но тоже смог уйти без потерь. На этот раз до 60 «японо-баргут» преследовали пограничников до реки Халхин-Гол.
[138]
Сведений о судьбе лейтенанта Даши-Нима и бывшего с ним цирика после 27 января 1939 года – нет. Однако в списке советских военнопленных, переданных японцами СССР 27 сентября, упоминается Сыдыпов Даши Нема, красноармеец, попавший в плен при неизвестных обстоятельствах и подлежащий отправке в свою часть.
[139] Документальных данных, позволяющих однозначно отождествить его с лейтенантом пограничных частей МВД МНР Даши-Нима – не найдено.
Как уже упоминалось выше, в майских боях японцами было захвачено пятеро цириков 6-й кавалерийской дивизии МНРА. Более детальных сведений о них, в том числе об их именах и принадлежности к частям – нет.
Несколько сообщений о пленении на монголо-маньчжурской границе монгольских солдат появилось в японской прессе 29–30 июня, в период эскалации конфликта. Согласно сообщениям информационного агентства «Домэй Цусин» и статье газеты «Токио Ници-Ници Симбун», опубликованных 29 июня, вечером 26 июня, воспользовавшись ночной темнотой и дождем они оставили позиции, перешли линию фронта и сдались японцам пятеро солдат 1-й кавалерийской дивизии. Это соединение дислоцировалось в Улан-Баторе, в середине июня в нем были сформированы маршевые эскадроны, которые были направленые на фронт на пополнение 6-й и 8-й кавалерийских дивизий. В течение недели эти эскадроны преодолели в конном строю тысячу километров, отделявших Улан-Батор от района боевых действий, «…и когда монголы, после форсированного марша и голода, окончательно изнемогли, то им оставалось одно или умереть, или убежать. При таких обстоятельствах они пришли к заключению, что будет лучше им убежать под покровом ночи…». Прессой были названы имена двоих из пяти перебежчиков, малоквалифицированные «японисты 2-го разряда» разведотдела штаба 1-й Армейской Группы «перевели» их как Исингро Бедоо (он же Исигара Дебу), 26 лет и Сонбох (также Танбо), 20 лет.
[140]
28 июня японо-манчжурским частям сдались еще два цирика, Добдон и Сямсон, также прибывшие на фронт из столичной 1-й кавалерийской дивизии. По версии, изложенной газетой «Токио Ници-Ници Симбун» 30 июня, они, под влиянием достигших фронта слухов о бомбардировке Тамцак-Булака, имевшей место 27 июня, «не смогли выдержать советской тирании и убежали».
[141] Москва оперативно отреагировала на газетные сообщения, запросив у командования 57-го корпуса подтверждения фактов дезертирства. 2 июля Жуков, Никишев и Смушкевич доложили Шапошникову, что «случаев перехода кавалеристов МНРА не было» и в японском плену находятся лишь четверо цириков, захваченных в плен ранеными в бою 28 мая.
[142] Авторам шифротелеграммы не было нужды дезинформировать свое начальство, поэтому скорее следует предположить, что дезертирство семи солдат просто осталось незамеченным как советскими инструкторами, так и монгольским военным командованием, тем более что учет людей в поспешно собранных маршевых эскадронах 1-й кавдивизии вряд ли был организован должным образом.
Еще один эпизод захвата противником монгольского солдата, имел место 1 августа. На этот раз дело дошло до высших инстанций – и специальным постановлением Совета Министров МНР от 8 августа и Приказом военного министра и главнокомандующего МНРА Чойбалсана за № 147 рядовой 3-го эскадрона 15-го кавалерийского полка 6-й кавалерийской дивизии Намхай, уроженец 8-й бригады Бурэн-сомона Хубсугульского аймака, открыто «ушедший в сторону врага» во время разведки, был объявлен «врагом народа, незаконным человеком». Из контекста документов следует, что уход Намхая был изолированным эпизодом и не связывался монгольскими властями с уходом к японцам семи перебежчиков в конце июня.
[143] К этому времени (по состоянию на 1 августа) по данным учета советского инструкторского аппарата, явно неполным, пропавшими без вести числилось 14 человек монгольских солдат.
[144]
