— Близко.
На таком расстоянии ему не составило труда учуять происшествие даже в не лучшем состоянии, перевел в очередной раз недосказанное для себя Данила.
— Какая жизнь. Я же убил его!
— Познав смерть, учишься жить.
Это какая-то неуместная философия, с тоской подумал Данила. Мне бы чего попроще.
— Исцеление… зависит… от… дозы… лекарства, — видимо, поняв, что требуется бо́льшая ясность, сказал волхв. Говорить ему было тяжело, после каждого слова пауза. — Смерть… тоже. Все… от… дарующего…
— И как я могу научиться контролировать?
— Не сейчас, — пробурчал Земислав, вторично отрыгивая уже какие-то ерундовые остатки, еще сохранившиеся в желудке, и без сил после этого ложась у погасшего окончательно костра.
Пришлось вновь развести огонь, подсунуть ему под голову первый попавшийся трофейный мешок, благо на ощупь ничего жесткого. Подробная беседа действительно не ко времени, но он фактически согласился, и это удачно. Повторение такого откровенно пугало. Мало ли почему и на кого разозлишься. Иногда пустяк, потом отойдешь, а человек уже покойник, и родичи готовы прикончить. Мертвых даже святые не поднимали, иначе непременно упомянули бы такое в Житиях. Оно и понятно: что подвластно богу, человеку не под силу.
Присев на корточки рядом с уже очнувшимся бандитом, внимательно осмотрел его. Ну попытка развязаться не удивительна. Сам бы попробовал в подобной ситуации.
— Полагаю, тебе есть что рассказать.
— Кто вы? Почему напали? — лихорадочно блестя глазами, выпалил раненый. — Разве мы с вами ссорились, чтобы убивать без предупреждения?
— Ты еще не понял? — удивился Данила. — За все приходится платить. За кровь — обязательно.
За спиной послышались неловкие шаги, и он обернулся. Очень не хотелось словить по башке от чересчур живучего врага. Оказалось, Отто ковыляет, перекошенный на один бок, и держит при этом меч.
— Ты можешь молчать, но тогда вот он, — показал за спину, — примется резать тебя на куски за своих родичей. Ему все одно, кто вы и откуда, главное — успеть сделать строганину, пока копыта не откинул.
— Вы же все равно убьете!
— Могу сразу и чисто. Если правду скажешь. А могу отойти в сторону и подождать, пока тебя на ремни резать станет.
— Пятками в костер лучше всего, — сказал хрипло гот из-за спины. Он не подыгрывал, всерьез. — Дольше орать станет.
— А скажу, — поспешно потребовал пленный, — сразу убьешь?
— Слово, что смерть будет быстрой, — подтвердил Данила. Здесь в обещании имелась маленькая юридическая тонкость, но пока она роли не играла.
— Смотри, слово дал.
— Ты мне тоже кое-что обещал, — возмутился Отто.
— Он умрет, но зачем бессмысленная жестокость?
— А они как себя вели?!
— Они нелюди, и место им в аду, а мы люди. Я ведь его вспомнил: он из поселка, где волок проходит.
— Так зачем он нам вообще потребен? Голову показать аутенту — и вся недолга.
Это старейшине, что ли, или князю? Вроде нет у готов рюриковской крови в начальниках. Из своих выдвигают, словенских родовитых не слушают. Ну не суть, потом разберемся.
— И? — повернулся вновь к бандиту. — Я жду.
— Евсей сказал…
— Это который?
— Ну тот, чей меч у него, — во взгляде на стоящего Отто мелькнула опаска.
— Продолжай.
— Кочкарь видел у мужика, что у кратера живет, камни ценные.
Отто охнул за спиной. Похоже, эти веселые ребята погуляли от всей широкой души, и не одна его семья пострадала.
— Ушкуй до зимы не вернулся…
Ага. Кажется, кормщик плохо кончил, как и предупреждал Баюн. Даже в одиночку давно бы дошел по реке назад. Что же там все-таки случилось? Лучше не выяснять. Ну их, духов бессмертных с сомнительными наградами. Одного более чем остаточно.
— …денег нет, возвращаться не на чем. Он и предложил сходить по-тихому. Как бы не впервой, никто не узнает.
— А зачем столько народу и чужих брать? Хватило бы и своих. Ты же не с ушкуя.
— У Витимира трое взрослых сыновей и четверо работников, — подал голос Отто.
— Да. А купеческих всего трое на волоке осталось.
Интересно, почему Кочкарь всех не взял? Не доверял? Или количество какими-то условиями ограничено? Кого бы расспросить на данную тему, не проявляя явного интереса.
— А вы решили тоже подправить делишки.
— Ты-то не стал на земле горбатиться, — с прорезавшейся злобой сказал допрашиваемый, — ушел. А мы должны на дядьку Севастьяна до самых похорон спину рвать?
— Захотели много и сразу.
А нужны ли были они все этому самому Евсею? Положил бы всех у заселенных уже мест, и с прибылью немалой. Теперь не узнать. Очень вероятно, кровью повязал и сам шайку организовать задумал. Не оттого ли Кочкарь не хотел с собой иметь.
— Да! Откуда мне было знать, что всех порежет? Карманы чистить — почему нет? На смертоубийство не было разговора. Они за топоры взялись. Ну и пошло.
— А третьего дня на хуторе детишек прикончили, — вкрадчиво сказал Данила. — Грудной младенец, видать, тоже с фузеей напал на случайных прохожих? — Про Лизку спрашивать совсем не хотелось. Догадывался, почему даже мертвая лежала с раздвинутыми ногами в стороне. Ну хоть бы с собой пользоваться взяли. Тоже зарубили.
Этот гад заткнулся, и в глазах определенно мелькнул ужас — он, видимо, до сих пор считал, что они шли из-за первых ограбленных. Надеялся свалить вину на остальных, благо отпираться от напраслины некому. Не будет ему снисхождения.
— К этим чего пришли? Тоже камни искали?
— Евсей сказал, в прошлом годе хозяин много пушнины сдал, должно быть серебро.
Данила оглянулся через плечо. Звучало интересно. Нет у него денег за работу рассчитаться, так?
— Всего и было сотня гривен, — смущенно сказал Отто. — Скотину покупали, лошадей…
— Двести сорок три, — с удовольствием поведал пленный. Не иначе допер, что это какие-то внутренние разборки. Всунуть клин между врагами всегда милое дело.
— Значит, этот трофей делить не станем, — отрезал Данила. — Твое имущество.
— Ну теперь я могу его убить? — кровожадно спросил Отто. Деньги в этот момент его не трогали.
— Нет!
— Почему? — взмолился гот.
— Мы его к твоим… как их там… аутентам отведем. Пусть повторит. Пора задуматься, кто на волоке сидит, и взять с них за обиду крепко.
В глазах пленного загорелась надежда. Кровная месть давно официально не признается, а по «Русской правде» платить положено за нанесенный ущерб. Ну это он зря обрадовался. Данила пообещал смерть быструю, а не виру золотом потребовал. Так или иначе, ему не жить.
