— Ты что-то знаешь?
— Никто не в курсе. Ты же слышал, что говорят. В последний день прямо перед отходом сообщают. Специально, чтобы никто не успел предупредить разбойников.
— По течению имеет смысл, а против? На конях при желании обогнать не вопрос.
— Когда речь идет о миллионах, любая предосторожность не лишняя. Они до замерзания реки должны вывезти все и, что важнее, сохранить от алчных людей. За такие деньжищи и благородный князь личико под маской спрячет и нападет с личной дружиной. Береженого бог бережет.
— И все равно вычислить при желании можно. Уходят не позже какого-то срока, кормить пришедших вчера из Смоленска долго — не особо приятно. Суда стоять без проку не любят. Выходит, скоро.
— Ты бы помалкивал, — озабоченно сказал Данила, — не надо показывать сильно большой ум. Случись что — найдутся слухачи, что вот рассуждал сильно много и подозрительно. Чужак всегда чужак.
— Я к тому, — уныло сказал Отто, — что ничего мы толком взять не успеем. Уже скоро отправка.
— Сколько сумеем — и то ладно. Не сидеть же на манер Земислава, пялясь в небо.
— Ну он же шаман, — практически шепотом произнес гот.
— А бубен где?
— Хороший без всякого музыкального инструмента сумеет по углям пройти.
— А ты откуда знаешь?
Похоже, Данила это видел и молчал. Обидно. Вроде не доверяет после всего. Он сам только слышал рассказы.
— А другой бы и не взялся лечить отца, — наставительно произнес, радуясь возможности показать, что и сам не лаптем щи хлебает. — У члагов они сильные, всем известно, — последнее высказал без особой радости, но, будучи честным, решил не скрывать. — Вот ты у него кисет видел на шее?
— Да.
— Там наверняка кряча.
— Чего?
— Амулет такой. Из кости делают человеческой и демона в нем держат. Иногда в виде чудовища, иной раз простенькие. От умения зависит. Как умрет, тварь вырвется на волю, не сдерживаемая его силой, и всех рядом находящихся ухайдакает. Чем крепче был, тем опаснее тьма, сидящая в фигурке. Потому в войнах не участвуют и их почти никогда не трогают.
«И как это согласуется с идущими на севере сражениями?» — подумал в недоумении Данила. Если твое племя выбили, не останешься в стороне. Хотя наверняка ведь есть способы укротить чужое чудовище. Раз сажают в ловушку, то почему и выбравшегося не сграбастать. Или сказки все это? Пугалка, для того чтобы не трогали волхвов.
— Но он-то с нами пошел. Убивал.
— Выходит, правильный шаман, — повергнув Данилу в недоумение удивительной логикой, заявил гот. — За други своя встал, как за племя свое. Значит, с нами до конца.
— Ну допустим, — подумав, что не мешало бы переварить неожиданную информацию, да и с Земислава попробовать нечто выудить, согласился Данила, — и что?
— Им положено, — Отто неопределенно покрутил руками, — не от мира сего быть. Это не сумасшествие. Вполне нормальные, когда сделают себе труд отвлечься от общения с духами.
Нет, положительно нельзя считать себя сильно хитрым. Так старательно избегал обсуждать эти Земиславовы штучки с кем бы то ни было, а оказывается, Отто всегда знал про его отличие. И скорее всего, в курсе каждый гот, от боярина Отрана до последнего конюха. А что с ним не обсуждали, так еще наверное посмеивались за спиной насчет тайны. Неприятно чувствовать себя дураком.
— Ты не думай, — сказал Отто, — я никому не говорил.
Уже легче.
— Если он не хочет, чтобы знали, зачем? Мы все-таки в православные земли идем, а там таких не любят. А я считаю — напротив, уважать надо. Как можно отбросить так просто веру и родных богов? Это же не дырявая обувь — пошел и купил новые. Отказаться от предков, которые останутся в Валгалле, а самому в рай… Неправильно это. Нельзя заставлять силой, они в душе не примут и только отталкивают от веры таким образом.
* * *
— Доброго дня, отец Ипполит, — снимая шапку, приветствовал Данила, обнаружив старика на привычном месте за столом у окна, над раскрытым огромным томом.
— А, — сказал тот, поднимая голову, — все-таки пришел.
В молодости он явно занимался чем угодно, только не сидением с пером над старинными пергаментами. Широколицый темноволосый мужчина с широченными плечами, до сих пор мускулистыми руками больше походил на опытного мечника, чем на дышащего всю жизнь книжной пылью ученого.
— Нет уж, — сказал парень, — такого случая не упущу. Когда еще в монастырскую библиотеку попаду, — и он с восхищением посмотрел на шкафы со стоящими за стеклом фолиантами.
— Не видел ты настоящих книжных собраний, — заверил монах, снимая с пояса огромный тяжелый ключ. Вставил в замочную скважину окованного металлом и покрытого резьбой немалого размера сундука и дважды повернул. В скрыне хранились особо ценные книги. Точнее, редкие. — В нашей оригиналов нет вообще, а копий самых разных всего триста восемьдесят пять томов. В сравнении со Смоленской Лаврой Бориса и Глеба чистый смех. Там четыре с половиной тысячи наименований, — посмотрел, подчеркивая тоном, что именно не количество, — на нескольких языках. В патриаршей, говорят, за тридцать тысяч, и есть такие старинные, что их в руки вообще не выдают. Даже касаться запрещено.
Бережно вручил Даниле тяжеленную книгу, за которой тот не первый день сидел. Помимо обычного набора, включающего Библию, книгу Второго Исхода, отдельные Жития святых, постановления Соборов с Земли и Беловодья, массу богословских сочинений, нисколько его не интересующих, с немалым изумлением обнаружил несколько словарей и грамматик на мало кому известных языках и переводы античных и греческих писателей. На полках стояли Гомер, Гораций, Овидий, Вергилий, Теренций, Лукиан. Историки — Тит Ливий, Корнелий Непот и Фукидид, Цицерон, Сенека, Агафий Миринейский, Аристотель, Гален, Гиппократ и много других, имена которых кроме единиц знатоков в мире вообще никому ничего не говорили.
Точнее, приходилось держать в руках единственную — Евтокия, где тот комментировал и разъяснял труды Архимеда. «Измерения круга» и «Конические сечения» классика математики Исидора Милетского ему дал в выписках отец, они оказались зело сложными, но полезными для строительства куполов. Как и сочинение Герона «О построении сводов», в котором много внимания уделялось стереометрическим и механическим проблемам.
На специально проявленное недоумение по поводу наличия в свободном доступе откровенных язычников отец Ипполит прочитал целую лекцию. Оставшаяся где-то в неведомых далях Римская империя мыслилась, во-первых, как средоточие истинного богопочитания. Не просто держава, но «благоверное» государство. Не просто религия, но «истинная» религия. Во-вторых, она считалась хранительницей единственно подлинных культурных ценностей.
Соответственно требовалось сверять достижения с созданным прежде и главным образом в высокой культуре мысли и слова — логике, философии и риторике. Каноны этой культуры почитались единственно истинными, и все, что им не соответствовало, являлось варварством и бескультурьем.
