— Сколько у тебя есть?
— Да пудов сотня, пожалуй. Договоримся нормально — могу и на будущий год подбросить, — перестав строить дурачка, перешел на деловой тон.
— Сколько?
— Любой вес в пределах разумного. Хоть тыщу, хоть десять тыщ пудов. Только ведь цену собьет, нет? Хотя если действительно хорошие связи, можно и в другие земли продать. Ты ведь от себя работаешь? Не на хозяина?
— Сорок.
— Сорок пять последняя цена, и больше не торгуемся. Мне еще много куда успеть надо.
— А ты не такая уж деревня, — сказал торговец медленно.
— Да понахватался всякого разного. Но все по мелочи. Например, так и не знаю, чего в той картохе замечательного. Едал. — Тут покупатель откровенно скривился: натурально почти серебро употреблять в пищу. — Ничего особенного. Мы договорились?
— Надеюсь, не рассчитываешь на большой мешок с серебром? — озабоченно спросил собеседник. — Такую сумму под рукой в металле мало кто имеет. Патриаршими расписками.
То есть фактически чуток меньше выйдет. Расплачиваться в лесу вряд ли удастся, хоть кое-кто и берет. А в обжитых землях все выйдет дороже. С другой стороны, ничем не отличаются в качестве денег. Разве весом. Бумага не такая тяжелая.
— На сорок пять гривен за пуд патриаршими.
— Слово, — протягивая руку, сказал купчина. Он пожали друг другу руки. — Василь Хилич Полочанин.
— Данила Афанасьевич из Рогова. На Гостином дворе мои люди и товары.
— Все равно узнаешь, — после запинки сказал Василь. — Травники вытяжку делают, чуть не на вес золота продают.
Это, выходит, очередной успех моментально превратился в вечный проигрыш. Правильно было по аптекам походить. Век живи — век учись, а все равно всеведущим не станешь. С другой стороны, мы ведь не ожидали миллионов. Еще тысчонку дополнительно срубить. А выйдет — четыре с половиной. Совсем не лишнее. Денег вообще много не бывает, а здесь прямо в руки приплыли.
— Вон она, — кивнул в сторону соседней двери, — тетка Христина, немалый куш дерет.
Данила внутренне расцвел. Не придется наводить на соседку и задавать вопросов, которые могут насторожить. Но вообще… тетка Христина… м-да. Еще, глядишь, и крещеная, да на исповедь регулярно заглядывает. Нет. Не живой мертвец. Но и не человек. Нечто совсем другое и интересное.
— Не растет почему-то, зараза, с этой стороны гор. Даже в теплицах не зреет. А с севера второй год не везут.
— Пропали сразу два корабля, может, и больше, — объяснил Данила. — Считай, я за тех расторопных отныне буду. Да, мы сделку заключили, выходит, напрямую к травникам не пойду, пока договора не нарушаешь.
— Они столько и не возьмут!
— Пришлось бы побегать, — ухмыльнулся. — Так, говоришь, травница? И хорошая?
— Очень. В Смоленске из лучших и третье поколение людей лечит. Если она чего не знает, никто не знает.
— Наверное, и дерет много?
— Это уж как водится. Да когда болит, о размере платы не особо думаешь.
— Ну тогда непременно загляну, как расплатишься.
— Когда забрать могу?
— На гостевом подворье, честь по чести лежит на складе. Сейчас извини, дело есть, а вечером рад видеть.
— Еще кому-то с наивным лицом ценность предложить хочешь? А я чем не угодил?
— К ювелиру Микуле Чудинову иду. Родич он матери, брат двоюродный. Мне, стало быть, дядька. Вроде правильно шел, — он развел руками, — а занесло куда-то не туда.
— Бывает, — возвращаясь к тону уверенного в себе, сказал с иронией торговец. — Тебе вон туда, — показал рукой в направлении, откуда Данила пришел, — третий поворот направо, второй налево. Там его подворье. Ну да соседи по-любому покажут.
— А ведь даже в ошибках есть свои положительные стороны, — весело сказал Данила. — Не перепутай дорогу, разве познакомились бы, а?
Ну как минимум он не побежит ставить в известность это странное существо о моем интересе, подумал уже на обратном пути, а я попутно с удовлетворением любопытства нашел возможность половину товара сбыть за очень приличные деньги.
— Ты где так долго был? — спросили в один голос Вера с Отто, когда он появился. — Мы ждали-ждали…
— Овощ твой фиолетовый пристраивал.
— Имело смысл везти?
— Берут, еще как берут. Сорок пять гривен за пуд. Отто охнул.
— Вот гады-то, больше полутора сроду не предлагали. И кажный год одна песня: берут плохо, скинь, — он харкнул на землю в раздражении.
— Ну вы же тоже не обязаны всем докладывать, сколько здесь стоит? — нерешительно сказала Вера. — Потом дорога, плата за перевозку, хранение…
— А меня спросят, врать должен?
— Такая она, торговля, — пробурчал Данила. — Здесь взял дешево, там сдал дорого. Местным еще похлеще обойдется, так нам что, им тоже отдавать задарма? Кстати, а что такое кастор и миткаль?
— Первое — тончайшей выработки сукно с примесью бобрового или козьего пуха, — ответила моментально Вера, — второе — обычная сероватая хлопчатобумажная ткань из толстых нитей. Его используют для изготовления дешевых рубах.
Данила внимательно посмотрел на свою.
— Ага, — подтвердила она. — Если обработать или покрасить, совсем другая цена и название. Например, после окраски в красный или синий цвет — кумач.
Данила посмотрел на задумчивое выражение лица Отто и осознал, что выглядит таким же озадаченным. Выходит, после покраски или отбеливания уже другое название. Раньше такое и в голову не приходило. Следовательно, и аксамит может оказаться обычной парчой, только с растительными или животными узорами золотыми нитями. А шуму-то! Княжеская ткань!
— А что?
— Это я в суконном ряду побывал.
— И как?
— Испугался, — честно признался Данила. — Половины слов не знаю. Куплю, потом плакать стану. А нам ведь ткань не помешает. И для тебя, и для остальных. Не, я без Веры туда больше не сунусь.
— Так не зря ехала, — воскликнул гот, будто в том присутствовала его личная заслуга.
— Пока еще неизвестно, насколько мы сами с пользой заявились. Давай, выкладывай, что там с воском получится.
— Да все как на Гостином дворе обещали. Продажу воска и меда на пользу городу обложили дополнительным налогом. Потому в одном месте разрешено взвешивать. Заодно ковырнут, чтобы под верхним слоем мусора не оказалось. Были случаи. Там и эталоны весовые хранятся. «Локоть иванский», «медовый пуд», «гривенка весовая», «весы вощеные». За пользование тоже плату взимают. Зато удобно. Дают заранее оговоренную сумму, а дальше не наше дело.
— Сколько они еще на свечах заработают, — мечтательно зажмурилась Вера. — Нельзя везти так. В церкви надо, в дома тоже. И цена совсем иная.
