Стивен долго не отвечал. Потом медленно кивнул.
– Что-то в ней есть. Это как наваждение, как проклятие. Боюсь, я не успокоюсь, пока не дочитаю этот дневник до конца. Мне иногда кажется…
Протяжный гудок парохода вернул их в действительность. Сара вздрогнула и посмотрела на часы.
– Черт, уже четыре! – сказала она и отряхнула платье от листьев. – Давай ты сейчас вернешься к своему наваждению. До вечера тебе необходимо дочитать главы о Херренхимзее, чтобы мы не топтались на месте. А дядя Лу тем временем организует для нас отдельную экскурсию.
– А ты? – спросил Стивен. Ему тяжело было покидать этот волшебный мир посреди леса. – Чем ты займешься?
– А я пока еще раз осмотрюсь на острове, – Сара поцеловала его на прощание и зашагала обратно по тропе. – Или ты хочешь, чтобы я держала тебя за ручку, пока ты читаешь? Встретимся в шесть у замка. Береги себя!
Она помахала и скрылась среди деревьев. Стивен снова остался один. Он рассеянно провел рукой по волосам. От живота и до кончиков пальцев разбегалась приятная дрожь. Но ощущала ли Сара то же самое, сказать было трудно. Лукасу вдруг вспомнились Мария и Теодор. Марот тоже не был уверен в чувствах служанки. И почему с женщинами всегда так сложно!..
Эти мысли напомнили Стивену о проклятом дневнике. По-прежнему рассеянный, исполненный легкости, букинист сел на скамью под буком и вновь погрузился в воспоминания давно умершего человека. Постепенно Марот становился для него отдаленным союзником, спутником, сквозь века неразрывно связанным с книгой. Стивен уже не записывал перевод в блокнот. Он был слишком увлечен, чтобы тратить время на записи.
Букинист буквально слышал из книги голос Теодора Марота. Шелест листьев над головой звучал как шепот заговорщиков. Казалось, сам король сойдет сейчас со страниц и приветливо помашет ему.
Стивен прочел всего несколько строк – и вновь погрузился в девятнадцатый век.
20
E, CECPH
Мы ехали поездом на Химзее, минуя Штарнберг и Мюнхен. Мы с Людвигом сидели впереди, в королевском вагоне, внутреннее убранство которого ничуть не уступало его замкам. Казалось, нас везли через Баварию в позолоченном зале. Локомотив, подобно дракону из сказочного мира, полз через поля и луга. Время от времени крестьяне махали нам шляпами. Но король так ни разу и не выглянул из окна.
Я с тоской вспоминал тот краткий промежуток времени перед войнами с Пруссией и Францией. Тогда Людвиг еще бывал на людях, и народ любил его, рослого и красивого юношу. Но в последние годы король отвернулся от своего народа. Бывало, он обходил шеренги престарелых сановников и молодых офицеров, двигаясь при этом странной аистиной походкой – по его мнению, величественной. Все остальное время Людвиг проводил в уединении, в узком кругу доверенных лиц. Добровольное затворничество, прерванное лишь однажды ради Рихарда Вагнера, которого он высоко чтил и который умер два года назад.
Король сидел с закрытыми глазами и молчал. Я решил пройтись по соседним вагонам, предназначенным для слуг, и разыскал Марию. Среди шума тишина в королевском купе казалась еще более зловещей.
– Если ты так хорошо знаешь короля, – сказал я, опускаясь рядом на деревянную скамью, – ответь тогда, что движет Людвигом. Он словно из другого мира.
Мария улыбнулась, глядя на проплывающие мимо пейзажи.
– Он действительно из другого мира, – ответила она. – Его время сильно отстает от нашего. По сути, жизнь для него как пьеса, и в ней еще есть место рыцарям, замкам и злым гномам. Роль гномов у него досталась министрам! – Она рассмеялась и показала на лакеев, которые стояли у окон, разинув рты и подставляя лица сквозняку. – Мы мчимся по дорогам на железных конях, строим фабрики и машины, но Людвиг держится от этого всего в стороне. Он словно король из сказок братьев Гримм. Иногда он читает мне что-нибудь, и мы играем. Я – Белоснежка, а он – принц, превращенный в косматого медведя.
– Принц? Медведь? – Я растерянно покачал головой. – Мария, король давно не ребенок! Он должен управлять страной…
– Страной, которая разучилась мечтать! – перебила меня Мария. – Как ты не понимаешь, Теодор? Людвиг мечтает за нас, потому что мы разучились это делать. Для него король – это не только тот, кто подписывает указы и командует армиями. Это мечта, идея.
– Идея? – спросил я недоверчиво. – Это он тебе наговорил? Он вбил тебе в голову все это?
– Он хотя бы не обходится со мной как с глупой крестьянской девкой. В отличие от тебя.
Мария замолчала и уставилась в окно.
Я вздохнул и решил, что продолжать разговор бессмысленно. Через некоторое время я вернулся к королю. Людвиг по-прежнему сидел с закрытыми глазами. Он смотрелся как памятник самому себе.
Вечером мы прибыли в Прин и на пароме переправились на Херренхимзее. Мария вместе с прислугой отправилась в замок на скрипучей повозке, а я остался с Людвигом в небольшом порту.
Я сразу заметил, что строительство продвигалось довольно медленно. Под грохот и свист к замку катил небольшой паровоз. За ним тянулись вагонетки с камнями и досками. Но уже с берега было видно, что работы еще далеки от своего завершения. Флигели казались голыми без отделки, будущая аллея представляла собой грязную дорогу. У западного крыла рабочие до сих пор трудились над бассейном, да и канал был прорыт лишь наполовину. Тем не менее уже сейчас легко было представить замок, в котором Людвиг воплотил свое преклонение перед Людовиком XIV, величайшим своим кумиром. Баварский Версаль.
– Солнце поднимается точно отсюда, а заходит вон там, на другой стороне острова! – Людвиг вновь пребывал в прекрасном настроении. Как восторженный мальчишка, он скакал среди рабочих и показывал воображаемую линию от аллеи к каналу. – И прямо посередине расположен замок! – смеялся он. – Я смогу смотреть из спальни, как Большая Медведица появляется на небосводе и гаснет. Разве это не прекрасно, Марот? Mon Dieu!
Внезапно Людвиг переменился в лице и властным жестом подозвал к себе смотрителя в черном сюртуке.
– Эй! Что там с мифическими фигурами у фонтана Фортуны? У Тритона подняты руки. Разве я не давал указаний, что руки должны быть опущены, как в Версале?
Смотритель опасливо поклонился.
– Простите, Ваше Величество, но эскизы были разные…
– Разные эскизы? – Лицо у короля стало пунцовым. – Что это значит? Всегда нужно придерживаться последних эскизов, а я лично их утверждал! Что за нахальство! Видит Бог, это оскорбление величества!
Людвиг поднял с земли стремянку и принялся колотить ею смотрителя.
– Чтоб глаза мои не видели этой фигуры! – визжал он как одержимый. – Убрать! Пусть Рюманн отольет новую, и такую, какую я ему велел!
Я подскочил к Людвигу и попытался отобрать у него лесенку, пока он не забил беднягу насмерть.
– Ваше Величество, одумайтесь! – крикнул я. – Это не его вина! Прекратите, пока не дошло до беды!
