– Нет! – молодой человек смотрел в толпу, но не видел ни грамма сочувствия. – Я помочь хотел! Так получилось…
– Все слышали? – Гром повернулся к толпе. – Это его стрела в Митяе! Она, а не кошка, убила сына Воеводы. Надежду и будущее города. Молодой Панов убит. И кем? Тем, кого уже давно не должно здесь быть… Тем, кого воды Колокши уже давно должны были принять к себе во искупление… Наше с вами! Так что скажете, люди? Виновен?
– Виновен!
– Полностью!
– Смерть ему!
– Виновен… – даже Николай, друг отца, и тот сказал это.
– Отлично, – прошептал Гром, а затем обычным голосом продолжил. – Итак, Ярослав. Ты признан виновным в убийстве сына Воеводы. В непредумышленном убийстве. Хоть ты и вне закона, но Воевода милостив… Он приговаривает тебя к быстрой смерти – расстрелу! – затем он повернулся к толпе. – Люди! Завтра на рассвете, с боем колоколов, состоится казнь. Просьба – никому не опаздывать… Увести!
Сердце билось в груди на удивление ровно. Яроса вели через ненавидящую его толпу, кто-то злорадствовал, кто-то плевался, кто-то провожал печальным взглядом. А дети радостно носились среди людей, толкались, веселились… Им невдомек было, куда провожают человека. Что у него осталась всего лишь ночь, чтобы надышаться зловонным воздухом этого города. Вспомнить жизнь или ее подобие. Ту, что ему дана была на протяжении восемнадцати лет, но ничего не принесла. Ни родных, ни друзей, ни даже нормальной смерти. Ярос на выходе из храма опустил голову. Он больше не хотел иметь ничего общего с этими людьми. Ни видеть, ни слышать, ни быть среди них. Он не хотел быть человеком! И, возможно, самое лучшее сейчас – это умереть…
Глава 8
Сопротивление
Утро. Комната. Светлая, чистая и просторная. Свежий запах картошки с курицей откуда-то из кухни… Кроватки близнецов в дальнем углу. Ванька и Славик еще спят. Не стоит будить…
– Ванька! Славка! – голос отца, вечно недовольного чем-то в последнее время, хмурого и какого-то… злого, что ли. Его опухшее лицо высунулось из-за двери и глянуло красными глазами, дыхнуло перегаром, который уже, как хроническая болезнь, не проходил. – А ну, подъем! За дровами сегодня. Дальнюю избу разбирать будем.
Под чистыми одеялами нехотя зашевелились, заворочались, но что поделать – сейчас даже руки двух десятилетних пацанов могут оказать неоценимую помощь.
– А ты… – отец как-то странно на меня смотрит. Неестественно. – Быстрей одевайся и матери помоги! Нечего из себя барышню корчить, да книжки целыми днями читать. Взрослая уже. Пятнадцать стукнуло.
Он уходит, а я в нерешительности стою у зеркала в одной сорочке. Что-то происходит, а я не могу понять. Неуютно как-то от его взгляда, словно он раздевает меня им, словно…
– Так… Оля. С этим понятно. Теперь ты засыпаешь, тихо вокруг, спокойно… Переносишься на полгода вперед… Что ты видишь?
Нет! Нет! Только не это! Нет! Ужас наполняет тело, заставляя его оцепенеть, делает его деревянным. Дверь на кухню трещит от тяжелых ударов. Там он. Отец… Тот, в кого он превратился… Какие-то полгода, а он изменился до неузнаваемости. То ли самогон его изменил, то ли еще что. Неважно. Сейчас, когда мать с братьями ушли в город, он стал ко мне приставать. То коснется ноги, то попу погладит, а недавно прижал к холодной печи и… и… дышал перегаром в лицо… и… и… щупал, трогал… и пытался засунуть свой мерзкий язык… мне прямо в рот…
– Спокойно, Оль. Ты во сне. Это происходит не с тобой. Что дальше было?
Я ударила его промеж ног, он согнулся от боли, и это дало мне возможность убежать, спрятаться, закрыться в детской комнате. Теперь он ломает дверь. Меня одолевает ужас, я не могу ничего придумать, чтобы остановить отца. Как заставить его опомниться? Что делать? Дверь раскурочена полностью. Он просунул руку в дыру, зыркнул сквозь щель на меня злыми глазами и отворил засов… Я кричу, чтобы он одумался, чтобы прекратил, но в его руке топор… Мне страшно. Что я могу сделать? Только вжаться дальше в угол. Он идет… Он приближается… Нечеловеческая улыбка играет на его лице… и… он расстегивает штаны… Я прошу… Я умоляю… Он бьет. Сильно, наотмашь. Все, как в тумане… Бросает меня на кровать, рвет одежду… и… и…
– Пропустим это. Оль, что происходит потом?
Мать… Она в ужасе. Братья выглядывают из-за нее… Она что-то кричит – мне не разобрать. А он встает и направляется к ним… Все смутно… Словно воля покинула меня. Внутри боль, влажно… внизу. Трогаю – кровь… Потом выстрелы! Я вскакиваю, бегу, пока хватает сил. Врываюсь на кухню, падаю прямо… на мертвые тела матери и братьев… Вокруг боль… Ее столько, что она мешает думать. Он затаскивает тела в шкаф, а я, как безвольная кукла – не в силах встать, отомстить ему… сделать хоть что-нибудь! Потом он бросает меня в погреб. Чтоб не сбежала…
– Все. Стоп. Оль, ты забудешь это. Медленно, спокойно ты уходишь из дома. Он тебе не мешает, он не замечает тебя теперь. Ты забираешь тела матери и братьев и уходишь вместе с ними, оставив его наедине со своим кошмаром. Ты хоронишь их в светлом и тихом месте, под березкой, повесившей ветви прямо над вами… Тебе хорошо… Ты чувствуешь, что их души упокоены, ты садишься под березку, и глаза наливаются тяжестью. Ты погружаешься в дрему. Тихо, спокойно. И в какой-то момент ты засыпаешь. Ты спишь. Крепко – это сон забвения. Он унесет все плохие воспоминания, очистит память, сотрет страх и твоего отца… И когда ты проснешься, не будешь помнить ничего из этого… На счет три ты откроешь глаза. Итак, начинаем. Раз… Два… Три…
Ольга открыла глаза и посмотрела на Потемкина, сидящего рядом. Игорь… Он легко касался руки, гладил. Необычное ощущение, давно забытое. Словно мама была рядом, братья где-то тут же игрались, а девочке снова пятнадцать.
– Как ощущение? – лекарь говорил тихо и вкрадчиво, продолжая успокаивающе гладить по руке.
– Легкая слабость, спать хочется…
– Это пройдет. После гипноза всегда так. Я рад, что ты согласилась.
– Я точно забуду е… его?
– Не сразу. Потребуется несколько сеансов, но после будет легче. Подсознание заблокирует те участки, которые приносили боль. А сейчас отдыхай, – Потемкин хотел встать, но Ольга удержала его. Игорь удивленно посмотрел на девушку, но все же остался сидеть.
– Игорь… Я… – она не находила слов. Ей было хорошо с этим человеком, необычно. Оля еще не понимала этого чувства, не осознавала и не могла объяснить. Зато все понимал лекарь.
Мужчина слегка нахмурился, но сдержался. Следовало бы пресечь на корню зарождающуюся в девушке влюбленность, но Игорю стало ясно, что, сделав это, он навсегда потеряет ее доверие. Результаты, которых он добился после нескольких сеансов гипноза, просто испарятся. Все окажется напрасно, а девушка, разочаровавшись во второй раз в мужчине, на долгое время будет травмирована. Он прекрасно осознавал, что ее влюбленность больше надуманная, родившаяся из благодарности к своему спасителю, из сравнения его с чудовищем, мучившим ее пять лет. Но она пока этого не понимала, может, позже поймет, но сейчас… Глаза говорили за девушку. Кричали! А что мог сделать Игорь? Он глубоко вздохнул и мягко снял руку Ольги со своей.
