Пожарный автомобиль на базе «КамАЗа» уверенно преодолевал горку. Если верить карте, осталось подняться до площади, свернуть направо, и там по прямой – улица перейдет в шоссе, которое ведет в Москву.
Люди в кабине были взбудоражены не меньше «КамАЗа», которому впервые за несколько лет удалось выбраться за ворота гаража. Он, кряхтя двигателем, еле взобрался на довольно крутой склон, а все потому, что навешали, наварили на него железо. Ржавые листы в палец толщиной были подвешены по бокам и сзади и защищали цистерну, в которой вместо воды бултыхалась солярка. Спереди приделали тяжелый ковш от экскаватора. В общем, теперь пожарный «зверь» потяжелел в несколько раз, и движок завывал от натуги, когда «КамАЗ» взбирался на холм. Но все же люди были благодарны Семену за такую, хоть и посмертную, помощь. Им предстояло преодолеть более ста пятидесяти километров до Москвы, а идти пешком, учитывая набежавших из радиоактивных мест зверей, не самый лучший вариант. Теперь, если никаких осложнений не случится и на разбор завалов на дороге не уйдет слишком много времени, до столицы можно будет добраться за день, максимум за два.
На площади пришлось притормозить. Куча сгоревших автомобилей преграждала путь. Они были навалены один на другой и образовывали довольно внушительный холм. Что здесь происходило во время Трындеца – трудно сказать, однако человеческие скелеты, заполонившие площадь вокруг рукотворного монумента Апокалипсису, напоминали о страшных событиях. На самом верху кучи из сгоревшего металлолома торчал крест из рельса, и на нем, оплетенные проволокой, висели человеческие останки. Кто кого жег, уже не выяснить, но жестокость ощущалась и сейчас, спустя двадцать лет. Люди сами воздвигли сей памятник, своими руками создав ад после Ада. Мировая война сменилась другой – войной всех со всеми, войной внутри каждого отдельного человека. И не было победителей. Проиграли все.
«КамАЗ» медленно обогнул кучу, хрустя костями. Этот страшный шум перекрывал гул двигателя и вызывал неприятные мысли и воспоминания в каждом. Теперь, чтобы жить, приходится идти по костям. И не важно: по раскиданным ли вокруг и старым, или по свежим…
Улица выпрямилась, двухэтажные серые здания сменились двенадцатиэтажками, но Игорь тут же вжал педаль газа поглубже, предпочтя поскорее проехать ужасное место. Несколько домов подряд превратились в руины, а чуть дальше, словно искромсанный исполинскими силами, лежал остов самолета. Хвост отдельно, а кабина уткнулась в еще одно здание, обрушив стену и перекрытия нескольких этажей.
А больше всего поразили качельки, на которых маленькое обугленное тельце до сих пор раскачивалось от легкого дуновения ветра. Пожар, начавшийся после падения лайнера, выжег все вокруг. И теперь этот одинокий ребенок, приварившийся, пристывший к металлическим качелям, был вынужден наблюдать за миром вокруг целую вечность.
Дальше ехали молча. Картина всеобщей разрухи производила гнетущее впечатление, неизбежность полного краха всего человечества занимала умы. Все, кроме Потемкина, первый раз в жизни выбрались за пределы родного города или деревни, и пугающая картина окружающего мира не могла не оставить следа в их сердцах.
Город сменился лесом, но тоже мрачным, неуютным, почти обнявшим дорогу чернеющими стволами. Деревья изогнулись и нависали над асфальтом. Но настроение улучшилось. Казалось, будто врата из царства смерти открылись в обратную сторону и выпустили грешников, дав им второй шанс.
– Что там произошло? – ни к кому не обращаясь, спросила Ольга.
– То же, что и везде, – задумчиво произнес Игорь, не отводя взгляда от дороги. – Массовое вымирание, если так можно сказать. Люди сами выбрали свой путь. Не без помощи политиков, конечно. Можно было остановиться… Даже после тысячи ядерных ракет можно тем, кто остался жив, подумать о том, что главное – жизнь… Но… страх и отчаяние заставляют совершать ужасные вещи. Люди готовы убивать за кусок еды, еще и соревнуясь со зверями вокруг, которые тоже этот кусок хотят. И вместо того, чтобы собраться вместе и раздавить тварей, вместо этого люди делают им подарок на блюдечке с каемочкой. С красной каймой. Не надо нас истреблять – мы сами справимся… И эту картину я наблюдаю двадцать лет. Везде. Повсюду. Люди жрут друг друга, и где только силы на это берут? Вместо того, чтобы жить. И, знаете, я не нахожу на этот вопрос ответа…
– Люди… – задумчиво проговорил Яр. – Может, так и задумано кем-то, чтобы нас истребить, чтобы всех уничтожить, потому что мы… – твари… хуже! Звери своих не убивают, а мы – да. Ненавидим друг друга, когда могло быть все не так… Я за всю жизнь свою другого не видел. А жить-то можно! И даже достаточно хорошо, но что-то, видно, не дает… что-то внутри нас. Я не знаю, как сказать.
– Корысть, жадность, надменность… Слов много, Яр, – Потемкин покачал головой. – Ядерная война смогла спалить ни в чем не виноватую землю, а отдельного человека, со всем его дерьмом внутри – не смогла. И это печально. Не там война случилась. В наших душах она должна была происходить. В сердце нашем. Но человек, как всегда, ничего не понял. Я тоже себя иногда спрашиваю: для этого ли мира человек? Но ничего не меняется, и нет у меня ответа на этот вопрос. И, думаю, никогда не будет. Ведь если нет мира в сердцах, то и вокруг мира не сотворишь.
– А откуда ты знаешь Грома? – спросила Ольга. – Там, на крыше… Он словно свихнулся.
– Бывают в жизни очень интересные сказки, – медленно заговорил Потемкин. – А также бывают просто невероятные совпадения. Ты веришь в сказки, Оль?
– Да… – печально проговорила она, всматриваясь в окно, в проплывающие мимо заросли. – В них только и верила…
– А я не верил никогда, но жизнь показала обратное. Жизнь – она вообще шутница. Учились мы вместе с ним в одном военно-медицинском училище. В красивом и сказочном городе – Питере. И были влюблены в одну принцессу, самую красивую на курсе. Только так случается в жизни… Подрались мы, и победил Гром. Я очень долго лежал в госпитале. Тогда еще совсем молодой и мало что понимающий в жизни… Но принцесса выбрала меня. Слабака. А Грома отчислили или перевели, куда, уже и не вспомнить. И вот теперь мы снова встретились. Случайно. Хотя, кто верит в случайности? Мне сейчас кажется, что это испытание под конец жизни мне послано кем-то оттуда, – Игорь указал пальцем вверх, – если там кто-то еще остался в живых… И то, что мы встретились, с одной стороны, удивительно, с другой – страшно.
– Почему?
– Представь, что некто огромный играется нами, как горошинами. Вот встретились мы однажды с Громом, не ужились, что ж, бывает… Этот некто берет эти две горошины и кидает в общую кучу, к остальным горошинам. Перемешивает. Просеивает через огромное сито. И снова перемешивает… И снова просеивает. В сите остается все меньше горошин. Самых стойких, самых старых. И вот, наконец, те две горошины после длительного отсева, после долгих мытарств в сите, вновь встречаются. Что должно произойти? Что-то, чего они не добились в самом начале… Это даже и представить-то трудно. То, что нам с Громом нужно решить, или делить, или… Нечего уже делить и не за что бороться. Да и дружбу построить невозможно. Нас один человек разделяет… Рита. Но ее нет, и нет теперь и продолжения той сказки, что бы там себе Гром ни сочинил.
