— Конечно, Андрей Михайлович. — Реутов собрал свои бумаги. — Я буду держать вас в курсе.
* * *
Циноти била крупная дрожь, которую она никак не могла унять. В ту самую минуту, когда чужие грубые руки схватили ее и принялись заталкивать в грязную, провонявшую сигаретным дымом машину, жизнь Циноти и ее мироощущение поменялись навсегда.
Как любая цыганка, она знала, конечно, о том, что с определенного возраста считается невестой и может быть похищена, но отчего-то была полностью уверена, что сможет дать нападающим отпор. А сегодня она просто впала в ступор и ничего не могла сделать, только кричать. И если бы не Таня с Симой, ее везли бы сейчас невесть куда, а ночью…
Циноти вспоминает: вот они, болтая, выкатили из супермаркета тележку, нагруженную всякой всячиной. На стоянке жара, а у входа в супермаркет — большой ларек с мороженым. Сима дает ей ключ от машины, и они с Таней начинают спор вокруг клубничных и банановых рожков, а она катит тележку к машине, и тут кто-то, кого она и рассмотреть не успела, бросается наперерез. Она тогда закричала скорее от неожиданности, чем от испуга. Страх пришел потом, когда ее запихнули на заднее сиденье машины, пожилая цыганка ухватила ее за косу, не позволяя шевельнуться, и машина тронулась. И вся жизнь Циноти, ее прежняя счастливая жизнь, ничем не омраченная, рухнула в тот самый момент, когда мимо окон поплыла вывеска супермаркета.
Но на капоте машины вдруг оказалась Сима, и последовал удар чего-то тяжелого прямо в лобовое стекло, моментально разбившееся — старая машина, стекло разбилось, разлетевшись острыми опасными осколками, а не пошло трещинами. И крик водителя, на которого попали осколки, и захват, удерживающий ее, ослабел, потому что женщина отвлеклась, а парень, сидящий по другую сторону, выскочил из машины. И руки Тани, вырвавшие ее из воняющего кошмара…
Сестры дрались за нее, как тигрицы. Она видела, как миниатюрная Сима изо всех сил била по машине тяжелым гаечным ключом, как двое нападающих покрылись глубокими царапинами от ее когтей, а потом Сима прыгнула с капота машины на спину одному из них и зубами вгрызлась ему в ухо, от чего он взвыл и затанцевал на месте. Сейчас Циноти понимает, что боль от этого укуса была настолько сильной, что ослепила его, — Сима, похоже, пленных решила не брать.
А она сама, еще несколько минут назад такая самоуверенная и все на свете знающая, стояла, прижав руки к щекам, и ничего не сделала, ничего. Словно какая-то неведомая сила сковала ей руки и ноги, отняла голос, и все, что Циноти могла делать, — это смотреть на происходящее и плакать от страха.
Она никогда не думала, что окажется такой беспомощной. Она никогда не чувствовала такого полнейшего бессилия, и когда Таня вцепилась в волосы цыганке, а водитель, выбравшийся из машины, охнул и осел на асфальт от удара по голове, когда уже другие руки подхватили ее, ребята из охраны супермаркета подоспели на помощь — и тогда она стояла, застыв, как памятник трусости и малодушию.
Охранники, конечно, очень помогли, они все видели в мониторе на пульте охраны и сразу поспешили на помощь, но если бы не сестры, они бы не успели, ни за что не успели.
Это Таня и Сима успели сохранить ее от худшего из кошмаров, а она даже не сопротивлялась!
— Не плачь, детка. — Мать гладит Циноти по голове. — Не плачь, все позади. Ты дома, и больше никто не посмеет сотворить такое.
Но Циноти знает, что посмеют.
То, что случилось сегодня, вполне может повториться. Это Таню никто похищать не станет, и Симу тоже — они по крови не принадлежат к цыганам, а она будет мишенью и желанной добычей, пока не найдет себе мужа. Но дело в том, что она пока не хочет замуж, она хочет учиться и стать врачом, она хочет узнать много нового, хочет путешествовать, а не сидеть всю жизнь взаперти, варить обеды да рожать детей. Конечно, когда-то и она выйдет замуж, но не потому, что ее купят у родителей богатыми подарками, и не потому, что ей выберут жениха, а потому, что полюбит кого-то. Полюбит так, что не сможет без этого человека жить.
Но она никогда не полюбит того, кто захочет взять ее силой, принудить к тому, чего она не хочет.
— Я просто стояла и ничего не делала! — Циноти дернула себя за косу. — Мама, ты понимаешь? Я струсила настолько, что у меня ни руки, ни ноги не шевелились, пока девчонки дрались, я даже вырваться сама не попыталась, это Таня вытащила меня из машины!
— Такое бывает от сильного внезапного испуга, не вини себя.
Но Циноти не может себя не винить. Как она могла не сопротивляться, почему она думала, что способна справиться с любой опасной ситуацией, а сегодня, когда ее едва не украли, стояла, как глупая корова, и только глазами хлопала да скулила!
Циноти понимает, что никогда себе этого не простит. Худшее, что можно сделать, — это потерять собственное уважение, а она его сегодня утратила полностью. Она оказалась просто трусихой и тряпкой. А Сима, хрупкая и немного странная Сима, к которой Циноти относилась слегка снисходительно, дралась, как кошка, и так отделала нападающих, что не скоро они залечат отметины от ее когтей.
— А Танюшка где? И Сима?
— Танюшка на кухне, ты же знаешь, когда она перенервничает, то делается голодной, как волк. А Сима с Милошем во дворе на скамейке.
И вот это «Сима с Милошем» осушило слезы Циноти.
Сима с Милошем.
— Мама?
— Боюсь, твой брат полюбил неподходящую девушку.
— Мама, ну ты что! — Циноти удивленно смотрит на мать. — Сима хорошая, очень добрая, а как она сегодня…
— Да разве я против, детка? — Сакинда вздохнула. — Хорошая девушка, чистая душа. И мы с отцом слова бы не сказали, что ты! Разве можно препятствовать счастью своих детей! Но не полюбит она твоего брата, она его даже не видит — так.
— Почему не полюбит? Потому что цыган? Мама, Сима не такая совсем, ей это не важно.
— Дело не в том, что Милош цыган, а в том, что не умеет она любить, не знает даже, как это. — Сакинда погладила Циноти по голове, как маленькую. — Любви, как и всему остальному, нужно учить с рождения — только любовью, а эту девочку в детстве сломали — будь они прокляты, негодяи, что такое сотворили со своим ребенком! И она закрылась от всех и не научилась любить. Да и у кого бы она этому научилась, если за всю жизнь ее любил один только кот? Вот кота она и любила — так, как умела, как он научил ее, а людей она любить не умеет, просто не знает как.
— Это… это же страшно, мама!
— Ты права, дочка, это страшно, конечно, очень страшно. Вот вы у нас в любви росли, мы с отцом и помыслить не можем, что можно по-другому, хоть и обходились с вами строго, но это же ничего не меняло. А эту девочку взрослые, которые пустили ее на свет и должны были оберегать как самый драгоценный клад, швыряли друг другу, как ненужную вещь, которую выбросить — перед людьми стыдно, а в доме не нужна. И все, что у нее в жизни было хорошего, доброго и настоящего, — это был ее кот, ты это можешь представить? Она — как Маугли, вышедший из джунглей. Выглядит как человек, разговаривает и прочее, но вот пропади все человечество разом, она и не почешется, а умер ее кот, и она горюет так, что у меня душа болит смотреть, как она убивается, а ведь это и понятно: она потеряла единственное существо, которое любила и от которого видела любовь. Так не должно было быть, но так вышло, и как она может полюбить моего сына? Как она даже понять это сможет? Одна надежда, что оттает она между нами. Душа-то в ней живет хорошая, человеческая, хоть повадки кошачьи все.
