Они замолчали, прижавшись друг к другу.
Конечно, Циноти знала историю Симы, все в доме знали. Но она до сих пор не понимала, что это на самом деле значит, а теперь поняла.
— Она ни минуты не раздумывала, прыгнула на капот и давай лупить этой железкой им по стеклу!
Циноти сжимает кулаки. Сима не сомневалась и не боялась, словно в ней и вовсе страха нет. Конечно, кошачьи повадки, она и дралась точно как кошка. Царапалась, кусалась, прыгнула на капот, потом на спину одному из похитителей. И постоянно моется и все вокруг моет, а по лицу ни за что не узнаешь, о чем она думает.
— Такая маленькая, тоненькая — а царапала их, лягалась и кусалась, и железкой этой их охаживала! — Циноти вдруг засмеялась сквозь слезы. — Они же не ожидали этого, мама! Они думали — ну, что там, девчонки! Что они могут! А пока Сима курочила им машину, Танюшка с другой стороны подобралась и как вцепится той тетке в волосы!
Циноти закрыла лицо руками и заплакала, ее снова затрясло.
— На вот, выпей, дочка.
Это бабушка Тули вошла тихо, как может только она ходить. Бабушкина рука гладит Циноти по голове, поправляет косы.
— Выпей и успокойся, все позади. — Тули присела рядом с внучкой. — Вот так раньше девушек воровали, и никто тут ничего не мог поделать, не смогла убежать, отбиться — значит, живи в новой семье, уважай мужа и его родню, назад вернуться ты уже не можешь. Прошли те времена, да не совсем, но мы бы тебя на дне моря нашли, нашу девочку бриллиантовую, мы бы тебя не оставили невесть где и невесть с кем! Выпей, тебе нужно успокоиться. И ты, Сакинда, тоже.
Циноти знает, что спорить с бабушкой бесполезно, а потому покорно берет из ее рук теплую чашку.
13
Виктор весь провонял костром, но хуже было то, что ради прикрытия ему пришлось несколько дней не мыться, и теперь его ничто не отличало от бомжей. Он думал о том, что Раиса не пустит его домой, когда он заявится в таком виде, и прикинул, можно ли будет потом, когда его задание закончится, вначале напроситься к Дэну — привести себя в порядок. В отделе были душевые, но уже два месяца как там что-то чинили, и конца этому ремонту не предвиделось, а вернуться домой, благоухая помойкой, немыслимо, Раиса будет недовольна.
Но пока до возвращения было далеко. Он подумал о Раисе и вздохнул: вот сколько лет женат на ней, а она по-прежнему волнует его, даже просто вспомнит — и готов на крыльях лететь домой.
Только крылья смотрелись бы дико с его грязными тряпками, а других ему сейчас не полагается.
На кладбище жила группа бездомных, устроивших себе место для ночлега в старой полуразрушенной сторожке. Они починили ее как могли, и кладбищенское начальство не прогоняло их, потому что они выполняли несложные работы: убирали территорию, уносили сухие ветки, иногда помогали при рытье могил. За это им позволялось собирать с могил то, что люди оставляют на помин души усопшего, а это конфеты, печенье, иногда — спиртное. Ну, и милостыню на кладбище всегда подают хорошо, так что чужаков местные не любят, те отбирают у них хлеб.
Виктора не прогнали только потому, что у него была бутылка пойла без опознавательных знаков и закуска в пакете — две банки бычков в томате, хлеб и кусок копченой колбасы. Все это Виктор добыл в супермаркете, куда наведался с целью договориться о кормушке с просрочкой, потому что ему нужна была именно просрочка, для его прикрытия свежие продукты значили провал, а так — ну, нашел в мусорном баке за супермаркетом, туда часто выбрасывают, и пришел на кладбище поесть, чтоб не отняли другие такие же бездомные граждане.
Знакомый начальник охраны покивал головой — он-то понимает, зачем это надо, отчего же не помочь бывшему коллеге. Обещал всецело содействовать.
А пойло в бутылке Виктор сделал собственноручно и знал, что может употребить его без риска для жизни.
И вот когда он со всем этим скарбом расположился между могилами, всем своим видом давая понять, что собирается пообедать чем бог послал, нарисовался кладбищенский абориген, представившийся Вольдемаром, и Виктор великодушно предложил ему разделить трапезу. Вскоре к ним присоединился еще один отщепенец — Палыч, худой мужик лет пятидесяти, с длинным носом и хищными темными глазами. И они вместе раздавили бутылочку, закусывая принесенной Виктором снедью, а потом новые знакомые внесли в общую трапезу и свой вклад в виде пачки крекеров и горстки слипшихся карамелек.
— У нас тут, брат, порядок. — Палыч, сыто рыгнув, довольно прищурился. — Чужие тут не ходят, но если хороший, душевный человек, то отчего же не посидеть вместе? Жизнь — она такая сволочь, не успеешь оглянуться, а уже и в яму пора, а нам вот даже яма индивидуальная не положена, и уж точно не на этом кладбище.
— Какая тогда уже разница. — Виктор сделал удрученный вид. — Умер — и баста, о чем толковать? А что там с трупом, не важно.
— Не скажи, брат! — Вольдемар почесал голову и значительно крякнул. — Вот я бы хотел, чтоб меня, значит, похоронили тут. Нет, не прямо на этом месте, а вон там, в самом дальнем конце кладбища есть местечко — тихо, старые деревья шумят, и захоронения старые, и все больше детвора — вот мне бы туда, в тишине, среди ангелов…
— Что тебе делать среди ангелов! — Палыч зло блеснул глазами. — Детские кварталы даже самые беспредельщики-металлисты не трогают. Утащить оградку с детской могилки совсем западло.
— Так я не тащить оградку хочу, коллега, а найти там последнее пристанище… — Вольдемар вздохнул. — Чистоты хочется, одна грязь кругом, глаза бы не глядели…
— На кладбище не бывает чистоты, смерть — грязное дело. — Палыч поморщился. — А то ты не знаешь, как иной раз несет, когда хоронят в родственной могиле, да неглубоко зароют, поленятся раскопать.
— Вот потому и хочу в детский квартал, там не так.
— Всех нас зароют в скотомогильнике под общей табличкой, даже креста не поставят. — Палыч с надеждой тряхнул опустевшую бутылку. — Слушай, Витек, хорошее пойло было, где взял?
— Пойло хорошее, и закусь не хуже. — Вольдемар мечтательно вздохнул. — Но — мало. Минимализм, коллеги, хорош в живописи, в эстетике несъедобного, так сказать, а в питии и закуске хороша умеренность, но минимализм сводит удовольствие на нет.
— Ишь, завернул! Пробрало. — Палыч засмеялся. — Но в одном он прав: хорошо, но мало. Где взял?
— А за супермаркетом на Победе баки, они туда всю просрочку вываливают, но еда хорошая.
— А пойло?
— Пойло мой знакомый делает в сарае, я ему помогаю мешки таскать с сахаром и так иногда кое-что делаю для него по мелочи, вот он мне и дает свой продукт. Да кабы знать, что встречу душевную компанию, я бы и больше притащил. — Виктор тоже почесался, чтобы не выбиться из образа. Впрочем, немытая голова чесалась взаправду. — Но я могу принести еще, просто идти далеко, а потом тащить…
— Я с тобой схожу. — Палыч ухватился за памятник и поднялся. — Вечер не за горами, а жрать захочется. Что же, что просрочка, а естся как нормальная еда. Идти, правда, далеко…
