14
Сима и сама не знает, зачем снова осталась в доме Логушей ночевать. И нужно бы поехать домой, в свою квартиру, так было бы правильно — а только одна мысль, что где-то там находится убийца, подбросивший труп старухи к ее дверям, наполняет ужасом. Нет, пока Реутов не нашел этого гражданина и не посадил за решетку, домой она не вернется, учитывая, что квартира теперь пуста, никто ее там не ждет.
Тем более что в этом доме для нее выделили комнату. Она далеко от остальных спален, на первом этаже, но Сима все равно тронута до слез.
Видимо, это когда-то была большая комната, которую разделили на несколько частей. В одной сделали кладовую для продуктов, вторую приспособили под небольшую ванную — и ее Сима до этого дня не видела, а третью, самую большую часть — с окном, выходящим в сторону улицы, отдали ей. Оклеили светлыми обоями, на пол бросили овальный розоватый коврик, расставили светлую мебель — все оказалось новым, и Сима подозревала, что купили эти вещи специально для нее, потому что комната отличалась и от комнаты Тани, и от комнаты Циноти, и вообще выбивалась из общего интерьера.
— Тут раньше гардеробная была. — Таня удовлетворенно оглядывает светлые стены. — На наш вкус тут бесцветно, а тебе в самый раз, я же твою квартиру видела.
— А куда же перенесли гардеробную?
— В подвале сделали, там даже лучше, вентиляция хорошая. — Таня засмеялась. — У тебя теперь есть куда вернуться, если неохота ехать в пустую квартиру, и душевая рядом. Честно говоря, в нее никто не ходит, она небольшая и далеко от остальных комнат. Раньше тут была большая комната, в ней жил наш дедушка Зиновий, но еще когда я маленькая была, он умер, и комнату потом перестроили. А теперь снова перестроили, как видишь.
Сима осторожно присела на кровать, застланную светлым покрывалом.
Никто никогда не перестраивал для нее свой дом.
Мачеха с отцом просто запихнули ее во времянку, стоящую за домом. Сима помнит свою первую ночь в той времянке — она оказалась совсем одна, в темноте, за окном размахивали ветками деревья и гудел ветер, и казалось, что весь мир погрузился в липкую холодную тьму, из которой нет выхода. Это была первая из многих одиноких ночей, предстоящих Симе, и она особенно запомнилась, потому что Сима не понимала, почему она здесь, за что…
И только Сэмми, который лежал тут же, под одеялом, урчал и согревал ее пушистым бочком, радовал и вселял надежду. Ему тогда и года не было, он был совсем еще котенком, но не бросил ее в темноте, все ушли, оставили — но не Сэмми. И она каждую ночь шла по Тропе к запертым воротам, и ворота эти казались ей древними, как солнце, а может, и древнее. И то, что было за ними, казалось недостижимым. Но она садилась там и замирала в тишине.
А потом была мансарда в доме отчима. Сима вспоминает запах пыли и еще чего-то, что, казалось, накрепко въелось в фанерные стены, оклеенные истрепанными обоями. И продавленная тахта, из которой во все стороны торчал поролон, и самодельный столик, и духота. И отчаяние, от которого не было спасения, потому что там, в доме, какой-то своей жизнью живет ее мать, а Симе нет в этой жизни места, и никто даже паутину не снял, ожидая ее. Впрочем, никто и не ждал, ее не приняли в семью, ей просто выделили угол и постарались забыть о том, что она не чужая, с улицы, а родная дочь.
И только Сэмми, превратившийся тогда в крупного, молодого и сильного кота, оставался с ней — все так же спал рядом, успокаивающе урчал, а по утрам осторожно прикусывал мочку ее уха, требуя подтверждения любви в виде глажки.
Потом была череда съемных квартир, они с Сэмми кочевали по городу, и Сима старалась не обзаводиться вещами — таскать тяжело. Но никто никогда не устраивал ей отдельную комнату, выбирая обои, мебель, ковер на пол и занавески на окна. Никто не ждал, что она будет приходить к ним в дом и знать, что она здесь тоже дома.
Никто — до этого самого дня.
— Ну, чего ты, глупая, плачешь? — Таня и сама почувствовала, что сейчас расплачется. — Ты знаешь, мы с папой даже поссорились немного, и все из-за обоев, он хотел в крупных цветах, а мы с мамой и Милошем ему говорим — нет, она же такое не любит, ей нужно что-то совсем другое, а папа говорит: эти совсем никакие, где в них радость? В общем, сошлись на третьем варианте, они всем понравились, и, надеюсь, тебе тоже нравится. Невестки сами клеили, видишь, как ровно получилось?
Таня говорит, говорит, чтобы как-то развлечь Симу, но понимает, отчего плачет ее подруга.
— Мне нравится, правда. — Сима обратила к Тане заплаканное лицо. — И Сэмми здесь понравилось бы. Знаешь, это первое жилье, где я буду без него.
— Он вернется, вот увидишь. — Таня шмыгнула носом. — Ты не веришь, а я точно знаю: он вернется.
— Нет. — Сима вздохнула. — Не будет другого Сэмми.
— Бестолочь. Это будет не другой, а тот же самый, просто в другом теле. — Таня нахмурилась. — Ты вот лучше скажи, что мы делать будем? Ну, что мы с тобой торчим в доме, и все без пользы? Ромка-то умер, и кто-то же его убил. А мы знать не знаем, и позвонить Реутову я не могу, он же типа теперь мой начальник. А ты можешь. Сима, позвони ему, спроси, что там и как…
— После той истории в торговом центре да после приключений с сумкой в моем багажнике он избегает нас… — Сима вспомнила зеленые глаза Дэна, и сердце ее сжалось. — Видимо, он решил, что мы приносим ему несчастье. Давай я чуть позже позвоню, а то и подъедем к нему.
Симе очень хочется увидеть Дэна, хоть издали. И она молит всех богов, чтобы Таня этого не поняла. Милош, конечно, прав: она справится с этим, потому что вариантов нет, но пока не справилась, и мысли о Дэне преследуют ее постоянно. И горечь поселилась в сердце, кажется, навечно. Говорят, у большинства людей первая любовь несчастливая, но никто не предупредил, что это так больно.
— Я пойду помою машину. — Симе нужно чем-то заняться, чтобы отогнать печальные мысли. — Компа моего здесь нет, это потом я сюда старый свой комп привезу, стану работу делать, есть заказ большой, а пока вымою машину.
— Я тебе помогу.
Они вышли во двор, где отдыхает Симин седан, и Таня отправилась за шлангом, а Сима достала из багажника большую мочалку и банку шампуня. Она старается сама мыть свою машину, потому что не любит, когда в салон лезут чужие.
— Тань, ведро бы мне, шампунь развести.
— Погоди, сейчас найду. — Таня нырнула в один из сараев. — Вот, годится? Слушай, тут такое дело… Мне вчера позвонил Николай. Ну, сосед твой, он, оказывается, в тот день, когда убили бабку, записал мой телефон, я его полицейскому для протокола продиктовала.
— И чего хочет?
— Пригласил в свое кафе. — Таня улыбнулась. — Как ты думаешь, идти?
— Он нормальный мужик вроде бы…
— Вот! А что женат был — ну, был… А сам ничего так, и хозяйственный, и блинчики умеет. Пойду, наверное, хуже не будет, что я теряю?
