А вот красотка-секретарша вполне могла, наверное. Уж очень она здесь не на месте, и это сразу бросается в глаза. Небольшая фирма, четверо сотрудников, из них трое девчонок и очкастый толстый парнишка, весь какой-то мокрый, скользкий, с маленькими беспокойными глазками за толстыми стеклами очков, и Генка с Олегом, тоже люди без фанаберий, а в приемной такая жар-птица расфуфыренная да вышколенная, не подступиться. Не соответствует она этому месту, никак.
— Темное и неприятное дело, Ген. Ты был бы осторожен.
— Я и так осторожен. — Генка озадаченно покосился на полицейского. — И бываю я только здесь и дома, ну еще обедать езжу, конечно. Некогда вести светскую жизнь, бизнес отнимает все время.
— А секретарша твоя? Расскажи-ка мне о ней.
— Машка? — Генка пожал плечами. — Работает у нас полгода, очень аккуратная, исполнительная и компетентная.
— А живет где?
— Живет? — Генка растерянно развел руками. — Где-то в Заводском районе, на Алмазной… Но я там не был. Личные дела она сама ведет, а прописку я не смотрел.
— Ну, резюме-то она тебе выдала при приеме на работу?
— Да. Но я не помню, что там было. Могу посмотреть, папки все на сервере, у меня есть доступ.
— Сбрось мне личные дела всех сотрудников.
— Идем ко мне, я со своего компа могу только. Флешку давай… Или тебе распечатать?
— Будь добр, распечатай. — Реутов взял пакет с уликами и еще раз осмотрел кабинет. — Уютно здесь.
— Олег страшный педант.
— Вижу.
Генка расстроился. Только сейчас он осознал, что ничего не знает ни о Машке, ни о своих сотрудниках — где живут, как живут, есть ли у них семьи. А ведь он считал себя демократичным руководителем и все переговоры с сотрудниками вел сам, понимая, что Олег в принципе не способен контактировать с социумом. Но, как оказалось, он и сам недалеко от него ушел, потому что все его разговоры с сотрудниками касались только работы.
— Держи. — Отдав Реутову пачку теплой еще бумаги, Генка вопросительно посмотрел на полицейского. — Что-то еще?
— Дай мне расписки и копию паспорта того парня, что пришел за ноутбуком. Они у тебя или у секретарши?
— У меня в сейфе, я сразу запер их, чтоб под рукой были, если что. Вот, погоди… Нашел. Сейчас сделаю ксерокопию.
— Ксерокопию себе оставь, а оригиналы я заберу, внесу в протокол изъятия. Кстати, Ген, если есть бумага, то дай мне пачку. И файлов бы.
— Это можно.
Снабдив Реутова канцтоварами, Генка проводил его к двери офиса, где они по-приятельски пожали друг другу руки.
— Если что станет известно, я сообщу. — Реутов хлопнул Генку по плечу. — Ничего, все выясним, а ты покуда будь осторожен и не болтай лишнего. И чуть что покажется странным или необычным — тут же мне звони. Даже если потом выяснится, что ничего особенного, неважно. В любое время суток, понял?
— Да, понял…
— Ну и хорошо, если понял.
Реутов подхватил пакет с уликами и раздобытыми канцтоварами и вышел, а Генка вернулся в офис, где его терпеливо ждала Анна Валентиновна. Требовалось решить кучу самых разных вопросов, и работа была срочная, но он расстроился больше прежнего — и из-за Олега, и вообще из-за ситуации, которой не понимал. Он чувствовал себя неуверенно и вообще не в своей тарелке.
Маши в приемной не оказалось. Генка удивился — Маша никогда не позволяла себе отлучаться надолго, а ее не было и тогда, когда они с Реутовым брали в шкафу канцтовары, и сейчас вид ее необитаемого стола вогнал Генку в полнейший раздрай и тоску. Ему захотелось запереться в кабинете и работать, не всплывая на поверхность, сколько хватит сил.
Но Анна Валентиновна ждала, и он приободрился. Она не даст ему пропасть окончательно, на Анну Валентиновну можно рассчитывать в трудную минуту.
— Извините, Анна Валентиновна, что пришлось подождать, сами понимаете — полиция.
— Понимаю. — Анна Валентиновна достала из папки какие-то документы. — Геннадий Михайлович, у меня новости достаточно тревожные. Жильцы этого общежития подали в суд на предыдущего собственника здания, требуя признать выселение и последующую продажу недействительными.
— Этого нам еще не хватало… — Генка беспомощно взглянул на Анну Валентиновну. — А делать теперь что?
— Пока ничего. — Юрист вздохнула. — Тут самое удивительное другое: их интересы в суде представляет сам Олег Малышев, партнер столичного адвокатского бюро «Зевс». Ну, чтоб вы понимали, Геннадий Михайлович, Малышевы в адвокатуре — это как Кличко в боксе, как Брюс Уиллис в аэропорту, как…
— Я понял. — Геннадий измученно глянул на Анну Валентиновну. — Делать-то что теперь?
— Я подумаю. Но тут другое интересно: почему Малышев? У него запредельные гонорары, кучка нищих и бездомных работяг не может позволить себе нанять его, разве что продадут на органы самих себя. Какой тут у Малышева интерес может быть? И кому могло понадобиться это здание, чтоб воевать за него в суде настолько всерьез?
— Анна Валентиновна, у меня сейчас лопнет мозг. Я не понимаю, что происходит, у меня куча работы, а тут еще и это!
— Геннадий Михайлович, деточка, не надо так расстраиваться. Ничего плохого пока не случилось, и я подумаю, как нам быть, и я что-нибудь придумаю, вот посмотрите!
— Анна Валентиновна, у меня голова кругом от всего этого.
— Ничего, мы вместе все победим, вот увидите. А сейчас я к себе, есть чем заняться, если понадоблюсь, я пока в офисе.
Генка кивнул, не в силах произнести ни слова. Какая-то чертовщина происходит, и он совершенно не готов отражать такие удары судьбы.
— Маша, сделай мне кофе!
Но из приемной не последовало никакого ответа, хотя обычно секретарша материализовывалась по первому зову.
Геннадий встал и выглянул из кабинета — Маши на месте не было.
* * *
Маша бежала по лестнице, сняв туфли: бежать на каблуках тяжело и шумно, а так ступни легко касались холодных ступенек, и Маша сбежала вниз, досадуя, что нет у нее удобной обуви, потому что бежать — это был сейчас для нее единственный выход.
Никто не поверит.
Когда она увидела, как полицейский забирает чашку Олега и его сок, то тут же поняла: надо бежать, спасаться. Никто не поверит, что она не виновата. Да она и виновата, конечно, — пусть не так ужасно, как могут истолковать, но виновата.
Каблуки стучали по тротуару, а Маше сейчас больше, чем обычно, хотелось стать невидимкой. Она бежала просто в пространство, прекрасно понимая, что деваться ей совершенно некуда и бежать некуда — при себе нет ни денег, ни вещей для побега, и документов тоже нет, до всего этого нужно как-то добраться еще. Но не сегодня — потому что когда поймут, что она сбежала, а поймут очень скоро, то станут искать, и подумать страшно, что будет, когда найдут. Но сидеть на месте и ждать она не могла. Если полицейский приходил, то очень скоро он узнает то, что она так тщательно скрывала от всех.
