– Да, – изрек монумент, проследив взгляд Эпинэ, – я внушителен. Итак, маршал, нам предстоят средней приятности разговоры. Вас что-то смущает?
Пытаться соврать было бессмысленно, и Робер пустил в ход совет мэтра Инголса: сунуть часть правды во встречный вопрос и прикрыть чем-то, связанным с собеседником.
– Почему конная прогулка? – старательно удивился Иноходец. – Почему именно здесь?
Граф Бертрам снял с плеча одну из множества летавших над полем паутинок.
– Валмоны убирают то, что им не нравится, – напомнил он, – но отсутствие неприятного – полдела. От жизни следует получать удовольствие или хотя бы удовлетворение. Я слишком долго не садился в седло – это достаточный повод для прогулки в пристойном обществе. Вижу, вас несколько раздражает это место.
– Просто я помню…
– Бывает, – согласился Проэмперадор, направляя своего гиганта вдоль пестрой опушки. Эпинэ счел это приглашением, а топтавшийся на почтительном расстоянии черно-зеленый эскорт – приказом. Небольшая и при этом солидная кавалькада неспешно двинулась сквозь две осени – прошлую и настоящую – к лесу Святой Мартины. Пейзаж был самым мирным – Пуэн с управляющим не сочли возможным терять урожай, и прилегающие к роще поля были вспаханы, засеяны и убраны. Веселое солнышко то и дело выбиралось из-под пушистых облачков, и золотящаяся под нежаркими лучами стерня твердила о том, что хлеб прекрасно растет на крови.
– С погодой нам повезло, – прервал молчание Валмон, – в отличие от Манрика-младшего.
– Вы правы, – глухо подтвердил Робер, – тогда был дождь.
– Приятная рощица, – граф пристально взглянул на спутника. – Для меня место вашей драки именно рощица, как для вас Мельников луг – всего лишь приречный луг. Память и потери – дело сугубо интимное, потому я и не переношу все эти «скорбим с вами», «разделяем ваше горе»… Разделить можно пристрастие к сыру или кэналлийскому, в крайнем случае – не слишком нравственную красотку. Вы согласны?
Согласен ли он с тем, что в равнодушных утешителей хочется всадить пулю? Что про горящий заживо тополь он не расскажет даже Марианне, а Бурраз с Балинтом ему ближе далекого Ариго, каким бы замечательным кузен ни был?
– Да! – если он не скажет этого сейчас, он вообще не скажет. – Господин Проэмперадор, я не могу заменить Заля, сейчас не могу… Не мне судить, какой из меня маршал, но я не оставлю Кольцо! Даже не потому, что вы отдали мне ополчение Внутренней Эпинэ, с данарской сволочью я буду драться, пока… либо они, либо я!
– Вы только не волнуйтесь, – посоветовал Проэмперадор. – То, что вы не бросаете даже тех, кого следует, я уже понял. Как и то, что к бесноватым у вас особый счет. У вас на редкость выразительное лицо, шпионы в вашем окружении крайне нежелательны.
– Откуда им сейчас взяться? – удивился Робер, – Я про шпионов… Им и платить-то некому, данарии не платят, остальным не до нас.
– К тому же вы отнюдь не глупы, – Валмон продолжал развивать свою мысль, – простодушны, дружелюбны, доверчивы, но никоим образом не глупы. К Залю мы еще вернемся; в нашу прошлую встречу я был несколько выбит из колеи и забыл кое-что прояснить. Сколькими языками вы владеете?
– Только талиг.
– Очевидное самоуничижение. Самое малое, вы владеете алатским, кагетским и бирисским.
– Какое там, владею, – мотнул головой Иноходец, – если припечет, смогу объясниться, но почти все алаты знают талиг.
– Про бириссцев подобного не скажешь.
– Бири я более или менее разбираю, мы же дрались вместе!
– Гайи? Гоганский?
– С Ламбросом мы говорили на талиг, с гоганами тоже. Они нас понимают куда лучше, чем мы их.
– И еще, – монумент чуть возвысил голос, словно подводя итог, – вы не упрямы и не чванливы. Для внука Анри-Гийома удивительно.
– Упрямиться нас отучил именно дед. Что до чванства, то, проиграв по всем статьям, нос особо не задерешь.
– У многих это получается просто отлично, – не согласился Валмон, – правда, на что-либо иное эти господа не годятся. В отличие от вас.
– Пуэн и Гаржиак всегда вели себя достойно. Борнов, я про Рихарда и Удо, вы не знали, как и Темплтона.
– При чем здесь они?
– Разве вы не о прошлогоднем… даже не знаю, как назвать то, что мы устроили.
– Недоразумение во всех смыслах данного слова. Забудьте. Что происходит на Кольце?
– Мне трудно что-то добавить к имеющемуся у вас докладу.
– Можете не добавлять.
– Но… Вы прочли?
– Неважно. Сомнений в целях новоявленных дуксов у вас нет?
– Именно так, сударь. Предположения, что данарии под шумок попробуют проникнуть в Варасту, не подтвердились. Либо данный маневр вообще не затевался, либо они сочли нас более легкой добычей и сосредоточились на Внутренней Эпинэ.
О том, что ублюдки наверняка рассчитывали переманить на свою сторону недавних мятежников, Иноходец смолчал. Его дело было не гадать, а докладывать, он и докладывал, то есть пересказывал свой собственный рапорт.
Повторять единожды записанное проще, чем сочинять на ходу, и Робер благополучно справился с описанием противника, после чего перешел непосредственно к боям. Данарии ухитрились появиться на три дня раньше, чем ожидалось, но это им не слишком помогло. Первыми «гостей» согласно диспозиции встретили кэналлийцы. Легкая кавалерия и время выгадала, и потерь серьезных не понесла, а когда Эпинэ был готов, оторвалась от бесноватых и присоединилась к ополчению. Они с рэем Сетой еще успели выпить и выспаться, потом стало не до гулянок. Данарии, числом не то семь, не то восемь тысяч, прорывались сразу по трем главным дорогам, Эчеверрия, Робер и Гаржиак их не пускали. К счастью, приличной конницей атакующие так и не разжились, зато исхитрились приволочь из Олларии пушки, причем в изрядном количестве. Мало того, у них, судя по всему, завелся недурной командир. Этим своим выводом Иноходец все-таки поделился, и тут две осени внезапно стали одной, провонявшей кровью и порохом. Робер тщетно пытался унять взбудораженную память и вернуться к докладу, но равнодушные выхолощенные слова не выговаривались, хоть умри.
– Итак, – с некоторым раздражением подсказал собеседник, – данарии озаботились доставить пушки.
– Прошу прощения, – окрестности Лэ радовали тишиной: Колиньярам хода сюда больше не было, но бесноватые так просто не уймутся! – Написать мне удалось внятно, а сейчас…
– Сейчас вы пытаетесь изъясняться на языке Манриков. Говорите, как говорится, Валме вас понимал, я тоже как-нибудь разберусь.
– Спасибо, – от души поблагодарил Робер. – Они догадались подтащить пушки к повороту на…
Гады догадались, и добрая треть мушкетерской роты в считаные минуты превратилась в груды истекающего кровью мяса. «Ох, знал бы, перетопил бы к змею весь арсенал! – прошипел тогда бывший Проэмперадор и гаркнул: – Пехота! За деревья! Живо!» Уцелевшие шарахнулись за вековые каштаны, а Робер бросил имевшуюся в его распоряжении конницу на батарею. И сам бросился. Они доскакали прежде, чем артиллеристы успели перезарядить орудия. Дальше была рубка и неистовая, исступленная радость от того, что эти больше ничего не натворят. Затем пришел черед «тех», которых было много больше. Командующий ополчением метался от отряда к отряду, подгонял, осаживал, вел в бой, выводил из боя, успокаивал необстрелянных, гнал в опасные места прошедших Олларию и Барсину ветеранов. Те сражались отменно, но их здесь была едва ли треть, а данарии, по своему обыкновению, перли вперед, наплевав на встречный огонь, лишь бы дорваться до рукопашной.
