– Почему сами не попробовали?
– Боюсь, все мои пробы позади, Малой. Сломанная нога не располагает к экспериментам.
– Я должен посочувствовать?
– Достаточно просто помолчать.
– Обычно меня просят о противоположном.
Камни упали неравномерно, образовав чуть уходящий под углом лаз. Он и в самом деле был узкий. Макс склонился к самому полу, в лицо дохнуло старой вонью давно немытого тела. Знакомой вонью.
– К вам компания, – пробормотал он.
– Мешает? – спросил Раимов.
– Отвлекает.
– Она и при жизни была такой «отвлекающей», – фыркнул Шрам.
Макс сунул руку в лаз, который в любой момент из хода в неизвестность мог превратиться в костедробилку. Окружающая темнота давила сильнее, чем стены. Парень на пробу толкнул камни завала и быстро вытащил руку. Крайний кругляш величиной с кулак откатился в сторону, но и только.
Грош прислонился лбом к прохладной стене, на минуту показалось, что тюканье прекратилось. Во рту ощущался вкус тухлых яиц. Он облизал пересохшие губы. Он мог или просто сидеть вот так, или поболтать со Шрамом. Сколько они выдержат? Час? Сутки? Двое? Как это будет? Они просто заснут и не проснутся? Или перегрызут друг другу глотки?
Пожалуй, он не хотел этого знать. Лаз узкий, как крысиная нора, но другого выхода отсюда не было. Что лучше? Умереть от обезвоживания? Или быть раздавленным толщей породы? Вариант со спасателями он даже не рассматривал, чтобы откопать их, потребуется время, если они вообще будут что-то откапывать. А может, проще сразу разбить голову о камни?
Куда-то не туда его занесло. Можно сделать все гораздо проще, у Шрама должен быть пистолет.
Он открыл глаза и встряхнулся, как мокрый пес. Это все головная боль и усталость. Не только физическая. Знал бы, чем все обернется, сидел бы в лагере, а еще лучше – в Заславле в главном корпусе Академии. В следующий раз он ни за что не пойдет на сделку.
Перед глазами промелькнуло воспоминание… Низкорослый Галунов, переминающийся с ноги на ногу на пороге его спальни. Он вспомнил просьбу, подкрепленную небольшой взяткой. От него всего-то и требовалось завалить один зачет и сдать другой. На общий балл это никак не повлияло, лишь на специфику распределения. Галунов остался, а Грошев уехал. Это такие, как Лисицына и Самарский, имели право выбора, а такие, как Галунов и Грошев, идущие в списке друг под другом, вынуждены придумывать. Раньше Максу было все равно. Да ему и сейчас все равно. Дело не в распределении, дело в событиях, последовавших за ним, дело в людях и в поступках.
Грошев оттолкнулся от стены и стал застегивать манжеты, ткань хоть как-то защитит руки от порезов.
– Никак, решил попробовать себя в качестве лазоходца?
Не отвечая, Макс стянул ремень, чтобы не цеплять лишний раз камни.
Трудно принять решение, но стоит оставить выбор позади, как становится легче. Человеку нужна цель. Все просто: либо он умрет, пытаясь, либо умрет, не пытаясь.
– Зачем все это? – спросил он, заглядывая в дыру. – Вы взорвали шахту для того, чтобы угробить четверку студентов? Боги, это было бы смешно, пусть так. Но вы сами попались! Вы! Ваш дружок инициировал взрыв раньше времени. Ведь это он? Больше некому. Завалило всех. Что за клуб самоубийц?
– Ого! Сколько слов, сколько вопросов, – послышался шорох. Раимов осторожно передвинул раненую ногу. – Пожалуй, промолчу. Это только в фильмах злодеи любят поболтать на прощание.
– Ну и оставайтесь тут с вашими секретами. – Грошев лег на землю и под смех Раимова стал протискиваться в лаз.
Макс цеплялся пальцами за выступы и подтягивал тело вперед. Парень представлял себя в виде червяка, изгибающегося в темной норе. Камни скребли по плечам, раздирая одежду. Он влез по грудь, потом по ягодицы, бедра, колени и, наконец, ботинки.
На Грошева накатило острое чувство клаустрофобии. Он остановился, пытаясь унять участившееся дыхание. Только не паниковать, хотя это единственное, чего ему по-настоящему хотелось. Орать и дергаться, делать хоть что-нибудь.
– Ты там умер или решил поспать? – спросил Шрам. Его голос прозвучал ближе, словно он заглянул в дыру.
– Я буду звать вас Шрамом. Тебя, – неожиданно для самого себя сказал Макс и, пошевелив ступнями, возобновил движение.
– Продолжай в том же духе, и я пристрелю тебя прямо сейчас, Малой, благо промахнуться невозможно.
– Именно так и буду.
Грош пополз дальше, не собираясь признаваться даже себе, что голос Раимова, заданный с издевкой вопрос погасили вцепившуюся в него панику. Так действует стакан воды в летний зной. Воспоминание о воде пробудило жажду, в горле пересохло, в то время как на лбу выступила испарина.
– Если я для тебя Малой, ты для меня – Шрам.
– Молодежь совсем оборзела.
– Откуда он у вас? Шрам?
Макс сделал очередной рывок, и руки вдруг по локоть провалились в пустоту. Пол, казавшийся парню едва ли не монолитным, распался на мелкие камушки. Макс никогда еще не слышал ничего оглушительнее этого шороха в темноте, этого монотонного перестука, звука падения в неизвестность.
Пол под грудью исчез, секунду он еще пытался за что-то зацепиться. А потом упал с отчаянным тонким криком.
В животе словно образовалась дыра страха. Бесконечный миг падения и удар. Он упал в воду плашмя. В ледяную, по жесткости не уступающую каменной плите. Крик как отрезало, воздух вышел из легких. Сердце просто остановилось. Замерло не в состоянии ударить вновь. Он даже успел подумать, что это все… И самым удивительным было то, что мысль не принесла ни неприятия, ни отторжения – только облегчение.
Ноги коснулись дна. И сердце забилось вновь. Первый удар неровный и какой-то отчаянный, второй – судорожный и рваный, а остальные – быстрые и ритмичные, наскакивающие друг на друга. Макс хлебнул воды, закашлялся, рванулся вверх, отталкиваясь от дна, и… обнаружил, что вполне может стоять. Ледяное море, как ему показалось с перепугу, плескалось на уровне груди.
Он выдохнул, и его тут же вырвало. Одно хорошо, что жажда его больше не беспокоила. Он уцепился рукой за стену и на миг отрешился от происходящего. От головокружения, боли в теле и обжигающего нутро дыхания – от всего.
– Что, совсем плохой, чернорубашечник?
Макс дернулся, будто его ударили. Парня окатил такой холод, по сравнению с которым ледяная вода вокруг показалась парным молоком. Он медленно, словно у него одеревенела шея, повернул голову.
Он стоял там, у противоположной стены, именно такой, каким его запомнил Грошев. Высокий, но с годами приобретший грузность, с лысой головой (так похожей на яйцо) и выпуклым рядом складок на лбу. Темные, почти черные глаза смотрели, как всегда, с пренебрежением.
– Не ждал? Думал, убьешь и больше не увидишь? – В правой руке мужчины был зажат фонарь, который без всяких проблем горел под водой, посылая качающийся и расплывчатый луч света сквозь водяную муть.
