– Принципиально дома не работаете?
– Почему? Раньше очень любил. У меня кабинет удобный, библиотека – все, что нужно, под рукой. Но сейчас я никак не могу себя заставить проводить дома хотя бы часть времени. Мне все там напоминает… Но это кафе я и раньше любил. А теперь вот и в торговом центре сижу, и вообще везде, где есть стол и стул. Чем хороша профессия писателя – ничего особенно не нужно.
Совершенно незаметно на столике перед ними появились два небольших подноса. На каждом дымилась чашка черного кофе, стоял стакан с водой, а на тарелках благоухал теплый вишневый штрудель с шариком ванильного мороженого. Лена втянула носом аромат и почувствовала, как почему-то стало тепло на душе, словно запах свежей выпечки и кофе вернул ей утраченное душевное равновесие. Как будто ничего в мире больше не важно и существуют только это кофе и истекающий вишневым соком рулет из слоеного теста.
– Павел, вы были правы, это волшебное место, – восхищенно выдохнула она. – Здесь как будто время замерло, а вокруг ничего не происходит.
– Вы тоже заметили? – улыбнулся Голицын, аккуратно отрезая кусочек штруделя. – Когда я сюда впервые попал, у меня было такое же ощущение – как будто ничего больше не осталось на свете, только это. Говорят же, что самые волшебные ароматы на свете – запах кофе, выпечки и книжных страниц. Словом, это абсолютно мой рай.
Какое-то время оба молчали, поглощенные трапезой. Лена чувствовала, что Голицын исподтишка наблюдает за ней, и понимала, что краснеет. Хорошо, что в кафе было полутемно и от пламени свечи на столе на лица падали отсветы, мешавшие разглядеть ее смущение.
– Если вы хотите что-то спросить о Жанне, спрашивайте, – вдруг попросил он. – Мне даже легче, когда я о ней говорю, как будто она все еще жива.
Лена пожала плечами. Вряд ли Павел Голицын мог сказать ей что-то новое, а в сотый раз выслушивать, что Стрелкова была святой, почему-то не хотелось. Но один вопрос все-таки ее волновал.
– Скажите, Павел, а почему вы решили, что какая-то часть дневников Жанны хранилась не дома? Что там могло быть такого, что заставило ее прятать их?
– Этого я не знаю. Но примерно год назад Жанна попросила меня познакомить ее с одним моим приятелем, Матвеем Деевым. Слышали о таком?
Лена криво усмехнулась. Матвей Деев был криминальным журналистом, подвизавшимся на всякого рода расследованиях, и его работа частенько заставляла нервничать сотрудников прокуратуры.
– Разумеется, я его знаю. Но что от него нужно было Жанне?
– Мне она тогда не сказала, я просто выполнил ее просьбу и познакомил их. А вчера позвонил Матвею и напрямую спросил, чего она хотела. Знаете, выяснилась довольно любопытная вещь. Вы ведь наверняка знаете, кем был его отец?
Это Лена тоже знала. Сын пошел по отцовским стопам. Илья Матвеевич Деев в 1990-х тоже подвизался на ниве расследований и даже возглавлял газету «Криминальный вестник». Именно расследования и стоили ему жизни – он погиб в начале нулевых, был застрелен в подъезде собственного дома. Лена даже вспомнила, что ее отец был на похоронах. Хотя ничего удивительного в этом не было: Деева-старшего хоронил весь город.
– Я не понимаю, какая связь… Ведь отец Матвея погиб больше десяти лет назад. Чем это могло заинтересовать Жанну?
Голицын глотнул воды, отставил стакан и внимательно посмотрел на Лену:
– Он погиб. А архив его остался. Большой архив, где собраны уникальные материалы практически обо всех крупных делах в нашем городе. И именно архив почему-то интересовал Жанну. Мне Матвей так и сказал: мол, просила кое-что посмотреть.
– И что же, он показал?
– Показал. Правда, я так и не понял, что именно она там искала и нашла ли.
– Придется Деева в прокуратуру вызывать, – пробормотала Лена, потянувшись за сумкой и доставая ежедневник и ручку.
– Думаете, он вам скажет больше, чем мне?
– Возможно. Хотя я его не люблю, – неожиданно призналась Лена. – Скользкий тип, неприятный.
– Работа у него такая. Но вообще вы зря о нем так думаете. Матвей неплохой человек, если что-то в его силах – всегда сделает, поможет.
– Не буду спорить, как человека я его не знаю. Но как журналист он, на мой взгляд, не слишком профессионален. Выдавать домыслы за расследования и месяцами обгладывать в газете события трехлетней давности… По-моему, это не имеет ничего общего с тем, что делал его отец. Мне попадалась пара статей Деева-старшего – вот там были и журналистика, и расследования. На Матвее природа, как водится, отдохнула.
Голицын рассмеялся, откинув голову:
– Это вы метко сказали. Матвей решительно не талантлив, с этим не поспоришь. Но если может помочь – обязательно это сделает.
– Посмотрим, – неопределенно сказала Лена. – Уже поздно. – Она бросила взгляд на часы. – Простите, я отняла у вас сегодня весь вечер.
– Отняли? – удивился Голицын, жестом подзывая барменшу. – Я прекрасно провел время, подумал кое о чем и даже увидел, в какую сторону повернет сюжет моего нового романа. Так что я ваш должник, Елена Денисовна.
– Когда это вы успели о романе подумать? Надеюсь, что все-таки не стану одной из его героинь, – улыбнулась Лена, вставая из-за стола.
– Нет-нет! Я даю вам слово, что не использую ваш образ. Особенно если вы позволите мне увидеться с вами еще как-нибудь в свободный вечер. – Павел подал ей плащ и заглянул в глаза.
Лена как-то неопределенно кивнула. Ей не хотелось обманывать Никиту, но она понимала, что рассказать ему даже о сегодняшнем походе в кино с Павлом не сможет.
Никита вспылит и неизвестно, чем это закончится. Но и обижать Павла не хотелось, потому Лена предпочла промолчать.
По дороге он рассказывал какие-то забавные случаи из своей писательской жизни, а напоследок все-таки попросил разрешения позвонить, и Лена оставила ему номер мобильного. Распрощавшись с Павлом, она вошла в подъезд, прислонилась спиной к стене и закрыла глаза. Прекрасный вечер закончился, а дома – отец, и как с ним разговаривать, Лена не понимала.
К счастью, дома все спали. С некоторых пор родители признали за дочерью право не возвращаться домой или возвращаться сколь угодно поздно – в конце концов, Лена давно была совершеннолетней. Сегодня это оказалось как нельзя кстати, потому что вести беседы ей сейчас решительно не хотелось. Задавать вопросы отцу не имело смысла – ответа не будет, а выслушивать укоризненные замечания мамы попросту незачем.
Лена не чувствовала за собой вины. Да и в чем, собственно? Она ведет расследование, делает это так, как считает нужным, как предписывает закон, – и кто виноват в том, что в поле ее зрения попал отец? Его пока никто ни в чем не обвиняет. Хотя если что-то вскроется, от дела Стрелковых ей придется отказаться.
С этими мыслями она проскользнула к себе в комнату и сразу забралась в постель.
Утром Денис Васильевич не вышел из спальни, и Наталья Ивановна унесла на подносе две чашки кофе и даже не взглянула на Лену, торопливо мазавшую маслом ломтик хлеба. Понятно, обструкция. Лена уже ничему не удивлялась. Так у них повелось в последнее время. Раньше родители не поддерживали друг друга в том, что касалось воспитания, но теперь, когда дочь разменяла четвертый десяток, внезапно решили отступить от этой традиции.
