– Любят же некоторые свою власть демонстрировать!
– Вы мне? – обернулась Лена, и девушка замотала головой:
– Нет-нет, что вы. Это я о Евдокии. Вот правду говорят: нет лучше вахтеров, чем бывшие учителя начальных классов.
– Она в школе работала? – удивилась Лена, шагая в сторону лифта.
– Да, всю жизнь. Могу себе представить эту дрессуру! – усмехнулась санитарка. – Бедные дети. А вы к Голицыну, да?
– Да.
– А вы ему кто?
– Я ему заместитель прокурора района, – улыбнулась Лена. – А вот вы, насколько я понимаю, его поклонница?
– С чего вы взяли? – чуть покраснела девушка.
– Наблюдательность. У вас в голосе ревнивые нотки появились, да и вопрос вы мне задали совершенно лишний.
– Извините.
– Ничего страшного. Я действительно к Павлу Владимировичу по делу и книг его не читала никогда.
– Как? – Санитарка даже остановилась. – Вот прямо ни единой книжки?
Лена почувствовала, что плюнула на алтарь, и со вздохом призналась:
– Увы. А что, стоит прочесть?
– Ой, обязательно! У него такие истории захватывающие!
– Захватывающих историй мне и на работе хватает. Но думаю, что попробовать все-таки нужно. Спасибо за совет. В палату проводите?
– Да, конечно. Он в двухместной лежит, но соседа у него нет, так что никто вам не помешает.
Девушка довела ее до самого конца коридора, туда, где находилась палата. Осторожно постучала, приоткрыла дверь:
– Павел Владимирович, вы не спите? К вам посетитель.
– Пусть заходит, Света, – ответил Голицын, и девушка посторонилась, впуская ее в палату.
Лена остановилась на пороге. Павел полусидел на кровати справа, опираясь спиной на подушку. В руках у него она заметила блокнот и ручку. Выглядел раненый неважно: осунувшееся бледное лицо, чернота под глазами, повязка на голове, из-под которой выбивались на шею волосы. Ниже закатанного рукава клетчатой ковбойки виднелась заклейка на локтевом сгибе.
– Что, красив безбожно? – хмыкнул он, заметив, что Лена разглядывает его лицо.
– Вполне естественно для вашего состояния. Не возражаете, если я задам пару вопросов?
– Если вы только ради этого пришли – задавайте. Стул возьмите и присаживайтесь. – Он отложил блокнот, и Лене показалось, что в его голосе послышались сожаление и легкое разочарование.
Лена присела на стул и начала задавать те самые вопросы, что и Паровозников. Она любила вот так повторяться: иногда человек вспоминал какие-то детали, которые всплывали не сразу, а только при повторном опросе. Однако Голицын не добавил ничего к своим прежним ответам. Да и говорил он как-то неохотно, словно через силу.
– Вы плохо себя чувствуете? – спросила она, когда он в очередной раз замолк.
– Нет. Я все пытаюсь понять, кому и зачем я понадобился. Ведь не пропало ничего из того, что, по логике, должны были взять грабители. Ничего.
– Думаете, это может быть как-то связано с гибелью Жанны и ее отца?
– Я не вижу других мотивов, – просто сказал Голицын. – Если отбросить версию с ограблением – согласитесь, что она нелепая, – больше и думать не о чем. Врагов у меня нет, долгов тоже.
– Допустим, что вы правы. Но тогда получается, что вы не были со мной откровенны и скрыли что-то такое, что заставляет вас думать о связи нападения со смертью Стрелковых.
На его лице не дрогнул ни единый мускул, даже выражение не изменилось.
– Напрасно вы так думаете. Мне нечего скрывать ни от вас, ни от кого бы то ни было. Откровенных бесед со мной Валерий Иванович Стрелков не вел, а с Жанной нам и так было о чем поговорить, без всяких семейных тайн.
– Это вы так говорите, потому что знаете. А тот, кто на вас напал, мог этого и не знать. Вас видели в доме Стрелковых, считали женихом Жанны – кто станет вдаваться в тонкости ваших отношений с будущим тестем? Может быть, он вам безгранично доверял.
– Елена Денисовна, вам самой-то не смешно? Мой несостоявшийся тесть был человеком осторожным и первому встречному душу не раскрывал. А я для него все еще был этим первым встречным, не исключено, что так бы им навсегда и остался. У него не было друзей, знаете, таких близких, с которыми много лет дружил. – Павел на минуту задумался и добавил: – Вот разве что главный режиссер нашего драмтеатра, Городов. С ним он вроде как дружил, но и это не значит, что Валерий Иванович ему доверял до конца. Хотя… Вы, кстати, с ним не беседовали? Он мог бы, наверное, много интересного рассказать.
Лена сделала неопределенное движение, а про себя подумала, что рассказал уже Городов много интересного и даже странного, только подтверждения этим рассказам пока нет.
– Я буду иметь это в виду. Мне пора, поправляйтесь, Павел Владимирович.
Она направлялась к двери, когда за спиной раздался голос Голицына:
– И это все?
Лена обернулась и удивленно посмотрела на него.
– Это все.
– Понятно. Извините. – Он отвернулся к стене.
«Наглый тип», – почему-то подумала Лена, плотно закрывая за собой дверь палаты, однако на душе стало тепло. С Павлом не случилось ничего страшного, он поправится и выйдет из больницы. Только вот непонятно, почему она об этом так много думает.
Остаток дня прошел в обычной суете. На рабочем столе скопилась гора бумаг, она едва разобрала эти завалы к семи вечера и очнулась только тогда, когда в кабинет постучала уборщица с ведром и шваброй. Лена убрала документы в сейф, выключила настольную лампу, взяла свои вещи и вышла из кабинета. Сегодня придется ехать ночевать домой и столкнуться там с матерью – ничего не поделаешь. Нельзя вечно убегать и прятаться, нужно когда-то взглянуть неприятностям в лицо.
К ее удивлению, мать была дома и даже в хорошем настроении.
– Ты поздно, – буднично заметила она. – Раздевайся, ужинать будем.
– Как папа? – спросила Лена, входя в кухню.
Наталья Ивановна привычным жестом закрыла ноутбук и убрала его на подоконник. Туда же отправились небольшая настольная лампа и потрепанный ежедневник. Мать предпочитала работать за кухонным столом и даже в отсутствие отца не посягала на его кабинет. Так уж у них повелось.
– Папа? – вынимая из шкафа тарелки, переспросила она. – Папе лучше, завтра в обычную палату переведут. А вот ты как?
– Ты о чем? – усаживаясь за стол, поинтересовалась Лена.
– Ты не понимаешь или прикидываешься?
– Мама, хочешь что-то сказать – говори прямо. Я очень устала и не настроена ребусы разгадывать.
– Хорошо. – Мать поставила перед ней тарелку с овощным рагу, села напротив и спросила, глядя дочери в лицо: – Как ты будешь жить с тем, что обвинила отца во лжи?
