— Скажи же что-нибудь, — прошептал он.
Но она не знала, что сказать.
— Ты говорила Мике, что в его силах, мол, сломать лед и сказать то, на что Хизер просто не хватает решимости. Если бы речь шла о нас с тобой, я бы предположил, что нравлюсь тебе, нравлюсь больше, чем любой другой, но ты боишься поступить так, как тебе подсказывает сердце. Боишься, так как убедила себя, что не имеешь на это права. Это — часть наказания, к которому ты сама приговорила себя. За смерть Перри.
Поппи даже не пыталась возражать.
— Он мертв, Гриффин. А я жива.
— И в чем твоя вина? Почему ты считаешь, что должна быть наказана за это? И к какому сроку ты сама себя приговорила? Когда ты сочтешь, что искупила вину, и сможешь, наконец, жить нормальной жизнью?
Поппи не знала.
— Или я ошибаюсь? — неуверенно спросил Гриффин.
Не ответив, Поппи молча разглядывала их тесно сплетенные пальцы.
— Нет, ты почти угадал, — чуть слышно сказала она. — Наверное, я и в самом деле наказываю себя.
— Но ведь это был просто несчастный случай!
— Однако его можно было избежать. Если бы мы так не гнали в тот вечер, если бы меньше выпили, если бы не было так поздно и мы бы оба не так устали. Знаешь, в молодости редко думаешь о смерти. Считаешь себя бессмертным.
— И все равно ты не должна во всем винить себя, Поппи. Ты молодец. Ты не сломалась, живешь полной жизнью, работаешь, помогаешь другим. Ты — абсолютно нормальный человек, такой же, как все. Но до определенной черты, которую ты не можешь заставить себя переступить.
Глаза их встретились.
— До какой черты?
— Ту, за которой на лыжах, на снегокатах. Возможность иметь семью, мужа, детей.
— Моя сестра Роуз говорит, что я уже не смогу стать матерью.
— У твоей сестры Роуз в голове дерьмо.
— Гриффин, но ведь ты не сможешь отрицать, что я действительно могу не все — например, ходить.
— Ну, может быть, не так, как я…
— Или танцевать. Даже если мне и удастся преодолеть этот комплекс вины, я все равно всегда буду чувствовать себя виноватой перед мужчиной, который меня полюбит, прекрасно понимая, что стану камнем у него на шее.
Гриффин скривился:
— Еще одна очередная глупость, которую ты вбила себе в голову. — Фыркнув, он сорвался с дивана, подошел к проигрывателю и принялся перебирать стопку CD. Когда он вернулся к притихшей Поппи, комнату наполнили звуки «В этой жизни» в исполнении Колина Рэя.
Гриффин склонился в глубоком поклоне.
— Хочешь, я покажу, как мы можем танцевать. Только ты должна всецело довериться мне, хорошо?
Поппи доверяла ему — и все равно ей было страшно.
Но прежде чем она успела что-то сказать, сильные руки Гриффина уже подхватили ее и подняли.
— Обхвати меня за шею, — прошептал он, и его горячее дыхание обожгло ей шею. Через мгновение они уже танцевали. Прижимая ее к себе, Гриффин слегка раскачивался под музыку, но не так, как он делал это всегда. Верхняя часть его тела двигалась медленными, ритмичными движениями, которые могла чувствовать и Поппи, в то время как он неторопливо кружился по комнате.
— Расслабься, — шепнул он ей на ухо, сделав первый круг, и Поппи послушалась. Она была в восторге от музыки, ей нравился четкий ритм, ей нравилось, как бережно и вместе с тем крепко Гриффин прижимал ее к себе. Она позволила своему телу поймать этот ритм, с удовольствием поболтала его внутри, словно кубик льда в бокале. Уронив голову Гриффину на плечо, Поппи двигалась вместе с ним, и это оказалось на удивление просто. Казалось, их тела слились воедино.
Поппи только-только вошла во вкус, когда песня закончилась.
— Поставь ее еще раз, — тоненьким голосом попросила она. Но Гриффин вместо ответа протанцевал вместе с ней к проигрывателю, чтобы она могла сделать это сама. На этот раз она смогла насладиться музыкой от начала и до конца. Когда мелодия стихла, Поппи подняла к нему лицо — на губах ее дрожала улыбка, в глазах сияло такое наслаждение, что у Гриффина защемило сердце.
Он прильнул к ее губам, словно желая выпить эту улыбку, и у нее захватило дух. Страх, что она сделает что-то не так, что испортит этот сон, неожиданно ставший явью, куда-то исчез, будто Гриффин забрал его вместе с поцелуем. Когда он отодвинулся, голова у нее стала легкой и закружилась, как после бокала шампанского.
— Не останавливайся, — прошептала она и, запустив руки ему в волосы, сама прильнула к его губам. Это было прекрасно, даже лучше, чем ей представлялось в мечтах. Вдруг она почувствовала, что у Гриффина задрожали руки. Она даже не пыталась протестовать, когда он бережно опустил ее на диван и стал целовать, когда губы его скользнули вниз, прижались к ее шее, когда руки его обхватили ее грудь. И стон, который сорвался с ее губ, был стоном наслаждения.
— Ты тоже это чувствуешь? — прошептал он.
— О да, — прошептала она в ответ.
— Тебе хорошо?
— Очень. — Поппи не кривила душой — она чувствовала себя невероятно… живой. Двенадцать лет почти монашеской жизни заставили ее забыть о любви, и сейчас она была потрясена и растеряна. То, что происходило в ней, оказалось сильнее, чем она могла себе представить. Может, она просто забыла, как это бывает, а может, сейчас все было по-другому. Возможно, как у Виктории из-за слепоты обострились все остальные чувства, так и у нее из-за онемевшей нижней части тела грудь стала намного чувствительнее? Неужели так бывает? Куда более странным было то, что сейчас и нижняя ее часть отнюдь не была такой, как прежде. Она перестала быть онемевшей! Не понимая, что с ней происходит, Поппи чувствовала только какую-то удивительную наполненность…
Вдруг Гриффин отодвинулся. Щеки его пылали, на лбу выступили бисеринки пота, глаза казались почти черными. Поппи неожиданно рассмеялась.
Глаза у него едва не выпали из орбит.
— Что тут смешного?!
Обхватив его лицо руками, Поппи нежно обвела кончиком пальца след от царапины, оставшийся у него на скуле. Он был уже едва заметен.
— Прости. Я вспомнила, о чем ты предупреждал меня в октябре. Ты тогда сказал, что твои глаза темнеют, когда ты занимаешься любовью. Это, конечно, не секс, ну, не совсем, но они действительно потемнели.
— Почему это не секс? — взвился Гриффин.
— Ты же сам понимаешь… — Поппи кивком головы указала вниз. — Короче, это не совсем то.
— Но это вовсе не из-за недостатка желания с моей стороны.
— Да неужели? Что-то я не чувствую. — С губ Поппи сорвался смешок.
Гриффин потянулся за ее рукой, чтобы убедить в том, насколько она ошибается, но Поппи была начеку и успела отдернуть руку. Она сама не знала, почему это сделала — может, не хотела почувствовать, как угаснет в нем желание.
