— Я бы с удовольствием, но, по-моему, мне лучше воздержаться. — И она снова дотронулась до живота.
Бригитт фыркнула.
— Ой, я тебя умоляю! Это же особый случай! Мы выпьем только по одной. Никакого вреда это не принесет.
Бригитт со знанием дела сняла с бутылки фольгу, раскрутила проволочную сетку и начала осторожно вынимать пробку. Та выскочила из бутылки с легким щелчком. Бригитт наполнила два бокала и подала один Кэт.
— Я не хочу. Но все равно спасибо.
Кэт похлопала Бригитт по руке. Этой женщине она была обязана слишком многим, и поэтому ей не хотелось ее обижать. Но в то же время… Она должна была дать своему ребенку как можно больше шансов. Кэт поставила бокал на стол.
— Кажется, ты становишься ханжой, Кэт, или я ошибаюсь?
Бригитт взяла в каждую руку по бокалу и отпила из одного.
— Ничего подобного, — возразила Кэт. — Просто… ну, в общем, мне лучше этого не делать. Мы с тобой выпьем позже, после родов, идет?
Бригитт ловко осушила один из стаканов и подняла другой вверх — пародия на приветственный жест.
— После родов! — провозгласила она. — Разумеется! Только обещай мне, что не превратишься в одну из тех самодовольных детолюбивых мамаш, которые отрекаются от своего фееричного прошлого!
— Я не уверена, что у меня было такое уж фееричное прошлое. Хотя, кажется, понимаю, что ты имеешь в виду. Я слишком долго жила свободной жизнью. Но все на свете надоедает, не правда ли?
Лицо Бригитт оставалось совершенно бесстрастным. Она молча отхлебнула шампанское. Кэт забрала у нее из рук пустой бокал и наполнила его водой. На свете было не так много людей, с которыми она могла пить из одного стакана: пожалуй, только с сестрами и с Бригитт.
— Не могу сказать, что жалею о прошлом, — продолжала Кэт. — Но все равно забавно. В юности, когда я ухаживала за своими сестрами, мне хотелось только одного — быть свободной. Чтобы никто меня больше не связывал и не стеснял. Но когда я действительно стала свободной, то это состояние почему-то не принесло мне особых восторгов. Раньше мне казалось, что, обретя свободу, я стану счастливее. Но, по правде сказать, с некоторых пор я начала чувствовать в своей жизни не счастье, а безнадежную тоску, какое-то отчаяние. А я терпеть не могу отчаяние.
Бригитт улыбнулась.
— А не кажется ли тебе, Кэт: то, чем ты сейчас занимаешься, как раз и является выражением безнадежного отчаяния?
— А чем я сейчас занимаюсь?
— Производишь на свет ребенка в самый последний момент, причем с первым попавшимся мужчиной, который в этот момент оказался под рукой.
— Никакой это не последний момент!
— Ну, хорошо, предпоследний. Все равно, это гораздо более отчаянный поступок, чем все, что ты делала, будучи свободной женщиной. И это, должна тебе сказать, смешно.
Кэт почувствовала, как все внутри похолодело. Ей не хотелось, чтобы их отношения принимали такой оборот. Она хотела, чтобы Бригитт за нее порадовалась.
— Будь любезна, перестань говорить мне подобные вещи. — Голос Кэт дрожал от волнения, и это ей не понравилось. — Уверяю тебя, ничего смешного здесь нет! И забавного тоже!
— А мне смешно, Кэт! Женщины, подобные тебе, вызывают у меня смех. Посуди сама. Сперва все эти разговоры про свободу и независимость, а потом ты внезапно хватаешься за первую попавшуюся возможность стать домохозяйкой!
— Между прочим, я собираюсь продолжать работать! У меня нет другого выхода. Рори любит свою работу, но особых денег она не приносит.
— И как же ты собираешься работать? Ты уже обдумала этот вопрос?
Разумеется, обдумала. Конечно, не до мельчайших деталей. В глазах Рори она читала сомнения. Но себя все же представляла не иначе как работающей мамашей, хотя такая перспектива была еще далека.
— Через двенадцать недель после родов я вернусь на работу, — сказала Кэт. — Если это тебя, конечно, устроит. Мне помогут сестры. И Рори. У Рори после восьми нет занятий. Все как-нибудь образуется.
Бригитт покончила с шампанским. И больше не улыбалась.
— Но тебе придется уходить с работы пораньше, не правда ли? А потом у твоего ребенка начнут резаться зубки, или откроется понос, или он просто будет плакать без мамы? А когда он чуть подрастет, то придется шить ему дурацкие костюмчики на Рождественские представления? И мамочка должна на них присутствовать, не правда ли?
Кэт покачала головой. На глаза у нее навернулись слезы. Она даже представить себе не могла, что между ней и Бригитт возможен такой диалог. За исключением сестер Рори и отца, она никого не любила больше Бригитт. Именно Бригитт научила ее, как стать взрослой женщиной, сильной и независимой. А теперь та лишала Кэт своей любви — впрочем, все, в конце концов, это делают.
— Ты говоришь так, словно моя беременность — это какое-то предательство, — сказала Кэт.
Бригитт засмеялась.
— Ты предаешь не меня, Кэт. Ты предаешь себя. Через два года ты будешь толкать коляску по захудалой пригородной улице и искренне поражаться тому, что сделала со своей жизнью.
Кэт допила воду и очень осторожно опустила бокал на стол.
— А знаешь, Бригитт, в чем проблема на самом деле? — спросила она. — Вовсе не в самодовольных и ограниченных матерях. А в таких прокисших старых калошах, как ты.
— Прокисших старых калошах, как я?
— Именно такие, как ты, боятся, что ребенок сломает их образ жизни. Я советую тебе родить ребенка, Бригитт. Он сделает тебя добрее.
— Послушай, Кэт. Давай не будем ссориться. Я же тебя не увольняю и вообще ничего плохого не хочу сказать. Ты же знаешь, как ты мне нужна.
Кэт подхватила плащ со спинки стула.
— Я знаю, что ты меня не увольняешь, Бригитт. Потому что я ухожу сама.
Уходя, Кэт слышала, как Бригитт позвала ее, но не обернулась. Она вышла из «Мамма-сан», думая о том, до чего же все забавно получается.
Она слышала о женщинах, которые теряли работу во время декретного отпуска. Таких было много. Но она ничего не слышала о тех, кто вылетал с работы просто потому, что заимел булочку в духовке. Она погладила живот, вверх-вниз, вверх-вниз, и подумала о том, что же им теперь делать. Всем троим. Их маленькой семье.
Возле ресторана под дождем стояла Джессика.
— Я совсем не хотела, чтобы все так вышло, — сообщила она.
Кэт сразу не сообразила, что сестра имеет в виду: то ли она не хотела промокнуть до костей, то ли не хотела держать в своем сердце столько обиды и злости, то ли не хотела оставаться бездетной среди внезапно забеременевших сестер.
Кэт не знала в точности, что имеет в виду Джессика, но зато понимала, что та чувствует. Поэтому она взяла сестру под руку, вдохнула исходящий от нее аромат и прижалась к ней крепко-крепко. Она так ее любила! И сейчас, под дождем, возле пустого ресторана женщины на короткое время забыли о маленькой жизни, которая росла в одной из них.
