Надо отнестись к этому спокойно, уговаривал он себя. Надо просто эякулировать в маленький пластиковый флакончик в условиях туалета государственного госпиталя. Джессика уже прошла невероятное количество анализов и говорила, что у нее такое чувство, будто все части ее тела выставлены напоказ в анатомическом театре.
Все эти анализы, тесты… Какое это имеет значение, если они попросту любят друг друга? Но так распорядились не они, а какая-то внешняя великая сила, древняя и жестокая.
Паоло полистал номер «Пятьдесят плюс». Ничего подобного он не держал в руках долгие годы. В школе у них был мальчишка, которого все звали Картофельная Морда, опытный онанист с толстыми ляжками и красными щеками. Во время игр он все время глупо ухмылялся, стоя где-нибудь в сторонке, и регулярно приносил в класс то, что называл «хорошим кормом для онаниста».
Паоло — робкий, задумчивый мальчик, любящий читать технические журналы, — никогда не интересовался его «кормом». Но однажды Картофельная Морда выступил из разгоряченной, хихикающей толпы, вечно окружавшей его на переменах, и окликнул Паоло:
— Эй, Бареси, невинная детка, глянь-ка сюда. Здесь есть кое-что получше машин.
Паоло бросил взгляд на журнал и едва не упал в обморок: какой-то бородатый азиатский мужчина, совершенно голый, совершал нечто непередаваемое с козлом, который, судя по всему, испытывал от этого крайнее удовольствие. Действительно, если к прочим козлам в округе хозяева относились, как положено, плохо, били их и все такое прочее, то именно этот козел выиграл по жизни лотерейный билет и получил очень сладкую работенку.
Такого количества порнографии Паоло хватило на всю оставшуюся жизнь. Он и тогда терпеть ее не мог, а сейчас тем более: на его неиспорченный вкус, в ней было что-то слишком гинекологическое. И пусть в семейной жизни он чувствовал себя едва ли не пенсионером (заниматься любовью и заниматься производством детей — далеко не одно и то же), но женщины в «Пятьдесят плюс» его абсолютно не возбуждали. Он захлопнул журнал. Потом закрыл глаза. Взял себя в руки. Подумал о жене…
В том и заключалось его отличие от прочих онанистов, которые прошли тестирование в туалетах государственного госпиталя.
Меган узнала об измене своего дружка, когда застукала их вместе. Его рука покоилась на ее заднице. Причем вид у него был такой, словно он чувствовал себя на этой территории, как дома.
Уилл и Кати поднимались по эскалатору в метро, в то время как Меган спускалась. Она успела внимательно рассмотреть руку Уилла, слегка поглаживающую маленькую женскую попку. У Кати хватило достоинства при виде Меган слегка вскрикнуть, в то время как Уилл побледнел, да так и остался стоять с рукой на заднице подружки, словно воришка, пойманный на месте преступления.
У Меган промелькнула мысль: что же мне теперь делать? Я только что потеряла лучшего друга.
— Биологическое предназначение женщины — иметь детей, — сказал Уилл. — А биологическое предназначение мужчины — оплодотворять как можно больше женщин. Но это же не значит, что я тебя не люблю.
Вот что он ей сказал в свое оправдание. Он еще много чего говорил: что Кати в его жизни ничего не значит, что любит только Меган, что они вместе слишком долго и не стоит так просто рвать отношения из-за одной ошибки. А они, действительно, были вместе уже очень долго. Еще в медицинском колледже они стали любовниками и жили вместе, в то время как большинство их сверстников при каждом удобном случае играли в игру «доктор и его преданная медсестра». И вот все закончилось тем, что Уилл изменил ей с Кати, потому как от этого зависело выживание человеческой расы.
— Что же мне было делать? Ведь я создан для того, чтобы распространять свое семя. В этом мой биологический императив.
— То есть ты хочешь сказать, что ты постоянно этим занимаешься? Вставляешь свой жалкий член в разных незнакомок?
— Кати вряд ли можно назвать незнакомкой. Ты сама с ней знакома еще со времен медицинского колледжа.
— И тогда она была не промах. Молодые доктора слетались на нее, как осы на варенье, и тоже следовали своему биологическому императиву.
— Мы сошлись, когда вместе работали на скорой помощи и в клинике Хомертон. Такое в жизни случается. Нас просто бросило друг к другу в объятия.
— Ты хочешь сказать, что вы сами не заметили, как это произошло? Что твой член вдруг сам собой затвердел и оказался в Кати? Это ты имеешь в виду, гнусный подонок?
Меган пришло в голову, что ей следовало ожидать подобного. Она заметила резкое снижение его сексуальной активности как раз в то время, когда Уилл проходил свою шестимесячную практику на скорой помощи и в клинике Хомертон, в то время как сама Меган проходила педиатрическую практику в Королевском госпитале. Тогда она объяснила это обстоятельство тем, что Уиллу приходится регулярно смотреть на страшные раны, потому что ведь Хомертон находится в районе Хэкни, и инциденты, требующие участия скорой помощи, случаются там едва ли не каждую ночь. Но тут Меган поняла, что ей давно следовало обо всем догадаться, потому как Кати регулярно терлась во время чайных перерывов среди докторов. Первое, чему в жизни учится любой студент-медик, — это то, что средний градус сексуальной активности в госпитале близок к таковому в порнографическом магазине. Молодые доктора и медсестры работают день и ночь бок о бок в крайне стрессовых условиях, причем большинство из них слишком заняты, чтобы поддерживать с кем-то постоянные отношения, — разумеется, это влияет на гормоны.
Меган и сама в качестве обязательной профессиональной практики полгода работала в приемном отделении скорой помощи в Хомертоне, но на ее либидо этот факт никак не повлиял. Ей тогда показалось, что она впервые в жизни видит реальный мир, как он есть. Но, очевидно, воображение у нее было развито лучше, чем у Уилла с Кати.
Он попытался ее обнять, но она его оттолкнула. Кажется, Уилл еще не понял, что между ними все кончено. Да и как могло быть иначе? Он был совсем не похож на Меган. Его родители по сей день жили в счастливом и прочном браке. Из его дома никто не уходил навсегда. В его семье никто не самоутверждался за счет близких и не бежал без оглядки от своего прошлого. Уилл никогда не видел, что творится в доме после такого бегства.
Он был младшим ребенком в крепкой, любящей семье, жившей в пригороде Хэмстед-Гарден.
Именно это Меган в нем больше всего и нравилось. Он происходил из невредимого, надежного мирка, в котором по воскресеньям вся семья собиралась за долгими обедами, непринужденно болтала и шутила и годами наслаждалась безоблачным счастьем. По выходным и праздникам Уилл привозил Меган к себе домой, к родителям, и она чувствовала себя там очень хорошо, словно и сама являлась частью его семьи. Ей это нравилось — принадлежать к другой семье, к другому мирку с его другой, гораздо лучшей жизнью.
Однако детки из таких непоколебимо прочных семей смешили ее. Уилл считал, что прощение ему обеспечено само собой, что любовь никуда не денется, что полное доверие друг к другу — вещь совершенно естественная. Как и все отпрыски счастливых семей, Уилл верил, что в любой драме может быть только счастливый финал.
