Что с нами не так?
– Я тоже пойду, мне как-то не по себе, – пожаловалась Ксюша.
– Да вы что, девчонки! – возмутилась Валя. – Как будто правда верите в нечистую силу! Вы прям как дремучие старухи. Не бывает ее! Вот мы с Глашкой ночью мыша поймали, а она думала – черта.
– Вы именно его и поймали, – Ксюша, уже одетая, заглянула в комнату из прихожей. – Точнее, это он вас поймал – неужели не чувствуете? Весь день ругаетесь, обзываетесь, злитесь, – она коротко махнула рукой. – Я же говорила, с этим не играют.
Валя осеклась:
– Ксюш, да ты что, думаешь, мы из-за мыша поругались, что ли? В смысле, в мыша черт вселился, или как там считается… – Она растерянно смотрела на нас, ожидая ответа.
– Мышь тут ни при чем, – вздохнула Ксюша. – Пойду я, пока…
Мы остались втроем. В комнате быстро темнело, хотя за окнами еще вовсю сияло морозное солнце.
– Вы думаете о том же? – вдруг спросила Раечка.
Мы с Валей встали. Как по команде, толкаясь у вешалки, торопливо оделись, забрали банку с мышью. Дождались Раечку, и все вместе зашагали прочь от дома, в сторону огородов и дальше, через поле к реке.
В поле остановились, Валюшка отвинтила крышку и вытряхнула мышонка.
– Беги, – приказала.
Мышонок юркнул в снег, только мы его и видели.
Банку отнесли к реке, нашли полынью, долго мыли в проточной воде, не разговаривали, думали каждая о своем.
Банку закопали на откосе, где на осыпи была рыхлая земля.
Тщательно мыли руки, до ломоты в суставах от холода.
Возвращались тоже молча.
Неловко простились.
Тихо разошлись по домам.
Дома я подошла к бабушке и, обняв ее, попросила прощения. Она простила, конечно. Не думала я, что зимние каникулы окажутся такими странными, неприятными, даже страшными.
Надо было мышонка отнести на сеновал и скормить сове.
– Брр! – передернулась брезгливо. Забыть бы эту неприятную историю, лезет в голову всякая жуть.
Глава 8
В гнезде
Вечером спросила у бабушки о гробовщике.
– Так гробовщик же на соседней улице живет, – ответила бабушка.
– В каком доме?
– В шестьдесят третьем, а что?
– Да так просто… А мастерская у него где?
– Ближе к кладбищу.
– Ты с ним знакома?
– Да мы тут все друг друга знаем.
– И какой он человек?
Бабушка пожала плечами:
– Неплохой человек, надежный, рукастый.
– Ну да, похоронных дел мастер, – пробормотала я.
Надо дойти до его дома, посмотреть – вдруг пойму, почему он мне снится.
Да, и к чему снится пожар? Надо погуглить… А гробовщик?
Погуглила: оказалось, и пожар, и гробовщик за работой – к ссорам, неприятностям, убыткам.
А бабушка сказала, что пожар – к морозам и ясной погоде. Мол, Рождество на носу.
Рождество…
Неясыть, нахохлившись, сидела на крыше.
– Вот я тебя сейчас угощу, – придерживая одной рукой банку с мышью, я поднялась по лестнице на сеновал. – Смотри, что у меня есть, – я подняла банку над головой, показывая птице жертву, мечущуюся за стеклом. – Как же теперь тебе ее скормить?
Если открыть крышку, мышь убежит, спрячется в сене, ищи ее. Совы не умеют отвинчивать крышки – или умеют? Я с сомнением посмотрела на банку. Вот незадача, что же делать?
А в голове будто кто-то молоточком стукнул: откуда мышь? Ведь мы с девчонками ее в поле выпустили, а банку закопали…
Не успела додумать.
Чердачная дверца медленно распахнулась, внутри сеновала темно, хоть глаз выколи. Я полезла вперед, точнее вглубь – колко, душно и холодно, лаз тесный, не повернуться. Черт меня дернул притащиться сюда ночью, да еще с банкой!
Ползла, ползла – да вдруг и свалилась, испугаться не успела, уже лежу во вмятине, наверное, совиное гнездо, я же была здесь днем. Так, хорошо, оставлю здесь банку, пусть неясыть сама разбирается с мышью. Мне бы обратно вылезти.
И вдруг как будто светлее стало, и оказалось, что сижу я в яме, довольно глубокой, а напротив сидит еще кто-то и пялится на меня. Не различить, только контуры.
«Это сова! Сова, филин, у него размах крыльев почти два метра!» – пронеслось в голове от ужаса. Я забилась, вжавшись спиной в пружинящую стену – сеновал? Гнездо? Я уже ничего не понимала.
С той стороны ко мне протянулась длинная когтистая лапа, вцепилась в банку, лязгнула крышкой, раздался то ли всхлип, то ли писк, и все стихло.
– Приказывай, – прозвучало в темноте, это точно был не птичий клекот, не скрип старых досок, не ветер, но и не человеческий голос.
– Кто здесь? – стуча зубами, спросила я темноту.
– Тот, кого ты звала…
– Я никого не звала…
– Приказывай! – дохнуло на меня ужасом.
– Сгинь, пропади! – забормотала я, стараясь задом выбраться из сенной ловушки.
– Не выйдет! Приказывай! – потребовал голос из темноты.
– Мне от тебя ничего не надо! Убирайся!
Плохо соображая, что делаю, я все-таки неловко перекрестилась, скорее автоматически, и, кувыркнувшись, вывалилась на лестницу, чуть не сломав себе шею.
Спустилась и осела в сугроб. Голова закружилась. Двор и дом закружились вместе с головой, завертелись, с ног на голову, с головы на ноги, у меня помутилось сознание – и вот я уже болтаюсь в полом стеклянном пузыре с нарисованным изнутри двором и домом, бьюсь о стенки, как мышь в банке.
– Господи, помоги!
Звякнула металлическая крышка, и меня выбросило наружу.
Открыла глаза. В комнате сумрачно. За окнами брезжит рассвет.
Горло побаливает. Коснулась рукой шеи, нащупала что-то металлическое, захватила, хотела сорвать – только кожу поранила.
Подбежала к зеркалу, глядь – на шее тускло поблескивает: тяжелое, светлого металла с прозрачными камешками.
Мама дорогая! Я сплю? Что это?!
«Бриллиантовое колье», – брякнуло в моей голове.
– Мне это не надо, я не хочу!
Дрожащими руками нашарила сзади на шее замок, попыталась открыть, не смогла справиться, дергала и рвала, изранив шею до крови.
Слезы заливали глаза, я совсем было запаниковала, еще бы чуть-чуть – и я убила бы себя, задушила чертовым колье, но вдруг одумалась, пришла в себя.
– Я сплю, мне это все только снится, – сказала, глядя на свое отражение в зеркале.
