Когда Тополь опустился подле него на колени, он оцепенело смотрел в небо, изо всех сил сдерживая дыхание, — только когда не дышал, он не испытывал боли. Почувствовав возле себя движение, он скосил глаза вбок.
— То… То… — попробовал заговорить он. Вместе с воздухом изо рта вытекла струйка крови.
— Молчи. — Вожак дотронулся до его начавшей холодеть руки. — Не мучай себя!
Непослушные пальцы зашевелились, пытаясь ответить на пожатие.
— То… Тополь… — сделав над собой усилие, выговорил-выкашлял с кровью Сокол, — Роса!..
Он глухо застонал от боли, жмуря глаза. По вискам его текли слезы.
— Тебе нельзя говорить, — попробовал успокоить его вожак. — Успокойся — она не будет забыта стаей. Ты же знаешь!..
Переждав приступ, Сокол снова открыл глаза.
— Роса… твоя, — еле слышно, одними губами, выговорил он.
— Что? — Не веря своим ушам, Тополь наклонился над умирающим.
Но Сокол смотрел в небо светлеющими глазами. Губы его что-то говорили — возможно, он уже видел своих родных и называл давно погасшие имена.
На легкой лодке двоих расторопных молодших отправили вперед, так что драккары встречало мало не все население крепости и большая часть жителей поселка.
«Тур» первым ткнулся носом в отмель, и Тополь сбежал по веслу на землю. Первым его встретил Медведь. Обнявшись с вожаком, он нашел среди сходящих на берег Стойко и подмигнул парню.
Когда на берег стали выносить раненых и умерших, многоголосый говор и сдержанный плач прорезал высокий отчаянный крик.
Кричала Роса, вышедшая встретить мужа. Изо всех сил прижимая к себе маленькую дочку так, что девочка от боли расплакалась, она осела на землю и зашлась в безудержном визге-плаче. Это был полный боли звериный крик самки, потерявшей самца. Она легко перекричала других вдов. К ней бросились, поднимая и забирая у нее ребенка. Женщина забилась на заботливых руках и немного стихла только после того, как на нее вылили ведро воды.
Из пленных же не умер никто, и даже тот зеленоглазый, которого и впрямь звали Эриком, что выпытал у него приставленный ухаживать за ним в свободное время Асмунд, не собирался прощаться с жизнью, хотя и не радовался тому, что остался жив.
Встав в воротах крепости, Тополь внимательным взглядом проводил пленных. Он не мог отделаться от мысли, что допускает ошибку, за которую скоро придется поплатиться. И он все еще думал об этом, когда подошел посланный отрок и доложил, что всех свеев заперли в клети.
Вечером, смыв в бане кровь и напряжение похода, стая собралась в гриднице за обычной трапезой. За поселком у рощи уже вырывали домовину, куда завтра сложат тела павших и разведут над ними священный костер. Завтра будет тризна.
Взяв в руки первый каравай, Тополь поднялся, обводя взглядом затихающую гридницу. Даже суетившиеся отроки остановились, вперяя в него взгляд.
— Не дело разговоры заводить перед честной трапезой, — заговорил вожак, находя поочередно взгляд каждого, — но хочу я у стаи прежде совет спросить… Когда-то давно, два десятка зим тому назад, я тоже ходил в хирде одного викинга. И случилось так, что судьба отвернулась от нас в последнем бою. Мы тоже, как те, что сейчас заперты в клети на задах, попали в плен. Нас ждала смерть — как ждет она всякого, окажись он в руках врага… Но боги помогли мне спасти жизнь — и вот я здесь, вожак нашей стаи. Но если бы не знак богов, не посланная мне удача, не было бы тут ни меня, ни вас… И вот я хочу спросить у тебя, стая, должны ли мы ныне поступить так же? Должны ли испросить у богов знака о том, как нам поступить с этими людьми? Кто знает, какая судьба ждет их потом!
Когда он начал говорить, вокруг царила внимательная тишина, но по мере того, как смысл сказанного начал доходить до воинов, в гриднице родился и пополз недоуменный шепоток. Наконец со своего места тяжело поднялся Асмунд.
— А я в таком случае хочу спросить у тебя, вожак, — заговорил он, — с каких это пор ты задумался о судьбе пленных настолько, что спрашиваешь совета у стаи?
— Затем, Асмунд, чтобы напомнить тебе, как ты сам оказался в стае, — молвил Тополь.
Кормщик раздул ноздри, сжимая кулаки и борясь с собой.
— Он прав, — неожиданно донесся голос одного из старших лесовиков, брата погибшего Сокола. — Не в обычаях лесовиков брать пленных, и ты оставлял жизнь пленным всего трижды — в год, когда нас разбили и выгнали с родных земель, потом когда мы взяли драккар и наконец сегодня. Те два раза стая была согласна с тобой и потом не жалела о приемышах. — Он покосился на Медведя и Тополя-младшего, первенца своего погибшего младшего брата. Сын Сокола впервые сидел в гриднице со взрослыми мужами, заступив в ней место отца согласно обычаю. — Так держи перед стаей ответ — на что тебе понадобилось спасать им жизнь?
Тополь крепче стиснул руками каравай:
— Когда я ходил на драккаре викингов, меня звали Олавом Эрикссоном. А тот хёвдинг, против которого мы сражались, звался Торвальдом Эрикссоном, и у нас в руках его сын Эрик. Его отец — сын моего приемного отца…
В гридне повисла понимающая тишина. Лесовики хорошо знали, что такое родня, — в стае все считались друг другу кровными родичами или побратимами. Но остальные не желали этого признавать.
— Ты хочешь, вожак, чтобы мы согласились оставить жизнь твоей бывшей родне, хотя эти люди сами проливали кровь наших побратимов? — гнул свое брат Сокола. — Будь справедлив, вожак! Иначе не пришлось бы держать ответа перед стаей!
Сидевший сбоку от Тополя Волчонок напрягся, сжимая кулаки. Он был готов броситься на говорившего через стол и достать его голыми руками. Тополь не удивился бы, разглядев в его глазах медленно загорающийся огонек ярости, но он не смотрел на Недоноска.
— Мне не нужна их жизнь, и я сам могу убить их во славу стаи и в память о павших, — спокойно ответил он. — Я просто хочу испросить у богов знака — что нужно им? И прежде чем исполнить свой долг, посоветоваться с ними — дадут ли они какой-нибудь знак!
— Обратиться к Перуну? — подал голос кто-то из словен. — Добро! Пусть так.
Стая загудела, обсуждая предложение вожака. На том и порешили.
Глава 7
Погребали мертвых у рощи на всхолмии, там же, где с давних пор провожали покойников в иной мир и жители поселка, и нескольких окрестных починков.
Лесовики не сжигали своих умерших, просто возвращали тела земле, из которой все вышли. Но последнее время вместе с лесовиками рядом ложились и словене, и корелы, и обряд поневоле пришлось изменить. Теперь павших опускали в домовину, над которой затем зажигали погребальный костер. И общий пепел засыпали землей.
Погребальный костер был уже сложен, и словенский ведун вместе с вожаком лесовиков совершили последние обряды, когда привели пленных свеев. Оставалась малость — узнать у богов, отправятся ли пленники рабами вслед за павшими в иной мир или останутся на этом.
