— И тому гордись, Сигурд, — ответили ему. — Не каждый день встречаешь валькирию!
Викинги загомонили все разом. Зарница смотрела на них исподлобья. Судя по прорывающемуся смеху, ее не собирались убивать немедленно, но от этого ее участь не станет легче — наверняка убьют, когда придумают как.
— Старики говорят, встретить валькирию — большая и редкая удача, — со сдерживаемым смехом продолжал Сигурд, поигрывая толстой косой. — А уж взять ее в жены — и подавно!
Его последние слова потонули во взрыве понимающего смеха.
— Что верно, то верно!.. Повезло тебе, Сигурд! Только будь осторожен — валькирии дешево не даются!
— Ничего, у меня сил хватит. Ей понравится быть моею! — басом перекрыл гомон Сигурд.
Он за косу попробовал притянуть Зарницу к себе. Девушку еще придерживали за локти, не собираясь отпускать. Она резко мотнула головой, вырываясь, и плюнула в бороду викинга.
— Жирная свинья! — Это были едва не единственные слова, что она знала по-урмански. — Чтоб ты сдох!
Плевок повис на прядях взлохмаченной бороды, и Сигурд враз перестал улыбаться. Светлые глаза его сузились в две щелочки. Медленно, словно ничего не случилось, он снова поймал косу Зарницы и спокойно вытер ею бороду.
— Ты мне нравишься, валькирия, — процедил он. — И я, может быть, позволю тебе самой выбрать, какой смертью умереть, если ты сумеешь доставить мне удовольствие… Сволоките ее на драккар!
Зарница изо всей его речи поняла только слово «смерть» и уперлась ногами в землю, но чей-то тяжелый кулак врезался ей в живот, и ее, полузадохнувшуюся, волоком потащили берегом Каменки прочь от поселка.
Драккары стояли на мели у самого устья, в виду догоравшей заставы. Последние защитники ее были кто убит, кто повязан и брошен в трюм, и большинство викингов устремилось в поселок за новой добычей. Только несколько человек копошились среди догорающих строений, выискивая что-то.
Отчаянно отбивавшаяся Зарница все-таки сумела подняться на ноги и шла сама, но каждый шаг ей давался с трудом. Ее шатало, колени подгибались, но в тот миг, когда она случайно увидела разоренную заставу со следами свежего пожара на стенах и поднимающийся от гридниц дым, силы вернулись к ней. Пусть все погибли, но и она не будет жить. На заставе еще кое-где бушевало пламя — это будет самый лучший погребальный огонь, и позор будет смыт с нее очистительным жаром.
С отчаянным криком девушка рванулась из державших ее рук. Викинги не ожидали, что она сама ринется вперед — до этого ее приходилось тащить, — и руки их ослабли. Всего на миг, но и его Зарнице хватило, чтобы ужом вывернуться из тисков и опрометью броситься к пожарищу. Ноги сами донесли ее до прогоревших остатков стены. Она с маху перелетела через груду головешек и углей…
И нос к носу столкнулась с викингами.
Они подзадержались на пепелище, выискивая в дружинном доме кое-какое добро. Воины не ожидали увидеть живым еще одного защитника заставы, но опомнились быстро и, побросав вещи, схватились за оружие.
Но желание умереть, еще миг назад владевшее поляницей безраздельно, вдруг угасло, как свеча от порыва ветра. Кажется, само небо послало ей короткую и быструю смерть, но девушка застыла на месте, а потом что было прыти помчалась прочь, перепрыгивая через развалины и оставшиеся непогребенными трупы. Успеть добежать до берега Каменки, а там… Если ее и выловят, в теле уже не будет жизни.
Застава стояла на высоком берегу, в омуте которого жил водяной. Когда рубили крепостцу, нарочно пустили вниз по течению бревно, и оно, прошедшее десяток верст благополучно мимо отмелей и стремнин, задержалось только здесь. Окно подводного терема водяного не замерзало очень долго — хозяин Каменки любопытствовал, глядя на суету людей у себя под боком. Он не может не порадоваться гостю — сколько лет прошло с той поры, как перестали жившие на берегу люди отправлять ему красных девушек!
Оттолкнувшись, Зарница птицей бросилась с обрыва, краем уха, уже в полете, слыша удивленные и полные ужаса крики. Уже нырнув, она уловила два других всплеска — кто-то из викингов решился последовать за нею.
Не возьмут!
В тот миг, когда эта мысль пришла, кто-то изловчился и поймал ее за набрякшую водой косу, вытягивая наверх. Не задумываясь, девушка под водой нашарила не отобранный каким-то чудом нож и перехватила волосы у самого затылка, чтоб труднее было хватать сызнова…
И словно смертным холодом обдало сердце. Только что хотела смерти, а теперь пробудилась жалость к себе — не изведавшей любви и счастья, нецелованной, не познавшей мужа и не чувствовавшей, как во чреве сворачивается из крови дитя. И ничего этого уже не будет, и смутная тоска, что порой тревожила ночами, уйдет, чтобы потом родиться в душе новой девушки, века спустя…
Зарница не заметила сама, как вынырнула саженях в пяти от того места, где ушла под воду.
Викинги выбирались на берег. Один из них держал в руке косу, с удивлением разглядывая ее, — никак не мог понять, что это значило. Его товарищи, не пожелавшие мокнуть, из-за его спины увидели плывущую и закричали, указывая пальцами. Но Зарницу уже ничто не могло остановить. Не думая ни о чем, она гребла прочь от оскверненного берега, от прошлой жизни, от себя самой прежней.
За нею так и не бросились вплавь, но она поняла это, лишь когда выбралась-таки на берег, тяжко дыша и еле передвигая ноги. Ее шатало из стороны в сторону, в животе булькало — ныряя, она наглоталась холодных вод Каменки. Но, отползши от воды шагов на десять, вдруг неожиданно почувствовала, что не одна.
Странное чувство заставило ее поднять голову — и застыть с разинутым ртом. Сразу стало ясно, почему викинги не бросились ее преследовать дальше.
На берегу был всадник.
Могучий воин на массивном буром коне с долгой, чуть не до земли, гривой, обтянутый вороненой кольчугой с нашитыми зерцалами, в черненом шеломе и с темной же, под стать всему прочему бородой с легкими прожилками седины. Застыл, едва дыша, боевой конь; казался живым изваянием всадник. Положив на колени боевой топор, по лезвию которого змеились разводы вороненой стали, он молча испытующе взирал на Зарницу, и только кроваво-алый плащ бился на ветру за его спиной.
Всадник не шелохнулся, кажется, даже не сморгнул, но от него веяло чем-то, что заставило девушку молча опуститься на колени. И тогда он развернул жеребца и широким шагом поехал в сторону рощи.
Зарница поняла, что должна идти за ним — по-другому было просто невозможно поступить. Ноги сами выпрямились, и она зашагала следом.
На рассвете нового дня бурый конь шагал все так же широко и ровно, лишь на пологих склонах переходя на крупную рысь. Всадник за весь путь не шелохнулся в седле, не оглянулся назад и даже словно не замечал, что за его конем кто-то идет.
Зарница бежала за всадником. После омута тело онемело, но быстрая ходьба и бег разогрели ее, и после полудня она уже бежала легко и размеренно, словно на учениях. Вспоминалось, как в день посвящения в воины ей пришлось одолеть по жаре в кольчуге, со щитом и мечом, верст десять по лесу без дорог, прежде чем она выскочила на поляну, где ее ждали. Она должна была скрестить оружие с первым встречным не раздумывая, и ей в самом деле не дали и мига, чтобы перевести дух, напали сразу, с двух сторон. Тогда она положила все силы сражаясь, но сегодня от нее требовалось большее.
