К засаде в конце боя вернулись и те десять лесовиков, что везли женщин и припасы, так что пленников окружало двадцать пар глаз. Все молчали, ожидая слова Тополя, — вожак должен был решить, какой смерти предать чужаков. Но Тополь сам был чужим. Придерживая за узду своего храпящего от запаха крови и смерти коня, он пристально смотрел на пленных. Мальчишки изредка бросали на него взгляды — их судьба зависела от него. Но все равно были поражены, услышав от него:
— Я оставлю вам жизнь и свободу, если вы согласитесь породниться с нами и останетесь в нашей стае. Дети Ломка Тура уходят из этих лесов, и там, куда мы направляемся, нам будет нужен каждый меч… Если вы не хотите жить и иметь вожаком меня — вы умрете.
Пленные мальчишки много чего хотели ему сказать — это было видно по их глазам, — но после такого предложения все слова застряли у них в горле. Воины стаи недовольно заворчали, но спорить с вожаком по-прежнему не хотели — ведь в этом набеге они не потеряли ни одного человека. Лишь двое отделались легкими ранами.
Захваченные девушки и женщины столпились перепуганной кучкой в отдалении, не смея и пикнуть. Их даже не требовалось охранять особо строго, так они были напуганы — всех их выхватили из теплых постелей. И так уж совпало, что одна из них оказалась сестрой кого-то из пленных. Сообразив первая, что случилось, она растолкала лесовиков, бросилась к брату, обняла его и, захлебываясь слезами, запричитала, умоляя не спорить и согласиться.
— Ради меня, — повторяла она. — Ради меня…
Мальчишка понурился, клоня лохматую голову…
Всем им вернули лошадей, но на всякий случай до конца пути держали с завязанными глазами и под жесткой охраной, чтобы никто не решился сбежать. Пополнившаяся стая вернулась на островок среди болота, где ждали вестей от своих уцелевшие остатки рода Ломка Тура. За почти тринадцать дней отсутствия воинов никто из чужаков не открыл их убежища, но сырость и полуголодное существование сделали свое дело. Раненые поправлялись с трудом, а чудом спасенные дети болели. Хуже всего пришлось маленькому сыну Тополя и Ланы Гостомыслу — холод и болотная гниль убили малыша, и Тополю по возвращении показали маленький свежий холмик.
Здесь же, у могилы, над пленными провели обряд введения в род. Поскольку деревянное изваяние вожака-предка было утеряно, сыскали поблизости живой тополь, надрезали ему кору, после чего все способные держать оружие мужчины смешали свою кровь с выступившим соком. Пленных мальчишек заставили сделать то же самое, после чего надрезанную кору осторожно приложили снова к дереву и замазали его рану землей.
На болоте стая Тополя прожила еще некоторое время, дожидаясь, пока не оправятся раненые. Ближе к зиме она снялась с места и отправилась в долгий путь…
Целых три года они бродили по лесам, нигде не задерживаясь дольше, чем на два-три дня. Еще несколько раз Тополь водил стаю в набеги — теперь брали только добро: зерно, шкуры, коней и скот. Деваться было некуда, но однажды…
Тогда он проснулся среди ночи от неясного предчувствия. Никто бы не смог внятно объяснить вожаку, что подняло его со сна, но он знал, что вот-вот должно было что-то произойти. Знал точно так же, как в ту далекую ночь, когда ему привиделся умерший Ворон, знал и как много раньше, когда неведомая сила заставила его, тогда еще мальчишку-трэлля, прокрасться в дружинный дом и тайком вытащить из стены Меч Локи. И теперь он знал, что боги отыскали его.
Он не удивился, когда ноги сами вынесли его за пределы поляны, на которой расположилась на ночлег стая. Под ноги попалась тропа, которая вывела его к реке. В стае знали, что они идут вдоль берега, но вряд ли кто подозревал, что он настолько близок. Ночь была тиха и празднична. Ни единый лист не колыхался на ветках, мирно подмигивали звезды с неба, как глаза девушек, а поперек русла лежала серебристая лунная дорожка. Она манила к себе, звала ступить на блестящую дробящуюся полосу света…
Бегом вернувшись в стан, Тополь среди ночи поднял всех и повел к реке. Точно в том месте, где была дорожка, обнаружился брод, по которому легко прошли кони и люди. На переправу ушел остаток ночи, так что рассвет застал стаю сушащейся на чужом берегу.
Берег был действительно чужим, в чем все смогли убедиться очень скоро. Тополь не сомневался, что ночью стая прошла через открытые для нее богами Врата, и не удивился, когда, наткнувшись на местных жителей, узнал от них, что выбрались они в устье реки Невы, за три версты от того места, где она впадает в Варяжское море.
Здесь много лет назад выходцы из приладожских земель, словене, основали поселение, где жили бок о бок с местными племенами — корелой, весью и чудинами, изредка забредавшими в эти края. Мимо безымянного поселка летом сновали туда-сюда торговые и боевые лодьи — то купцы из разных стран плыли в Ладогу на торг, то ладожане рисковали сами отправляться в Бирку и Аркону, то наведывались далеко не с мирными целями викинги.
И так уж получилось, что эти последние явились очень скоро.
Оказавшись неожиданно вне Мира богов, Тополь еще не решил, что ему делать, — идти в Гардарику отчаянно не хотелось, а до берегов Лабы, где когда-то он повстречал Ворона, дороги были далеки и небезопасны. Однажды днем явились незваные гости. Увидев с берега подходящие драккар и две шнеки, Тополь почувствовал, как бешено забилось сердце, а где-то в животе родился давно забытый страх.
Пришельцы были вовсе не свеями, урманами и даже не ютами — на берег торопливо сходили славяне-бодричи, в предводителе которых он неожиданно узнал Рюрика Сокола, своего давнего врага-знакомца.
Бодричи уходили из Нового Города, откуда их выгнали восставшие горожане во главе с новым новогородским князем Вадимом Храбрым. Уходили озлобленные, пылающие местью. Поселок словен в невском устье казался незащищенным и открытым грабежу, но едва Рюрик и его дружина бросились вперед, навстречу им из леса ринулись лесовики.
Оголодавшая, уставшая, живущая который год с оглядкой стая так огрызнулась на незваных гостей, что Рюрик, хоть и было под его началом чуть не вдвое больше людей, отступил перед нежданными защитниками словен-поселенцев. Бодричи ушли, а к стану лесовиков на другой день явились старейшины поселка и попросили-разрешили пришельцам срубить рядом с ними град. И даже сами, не давая вожаку раскрыть рта, назвали дань, которую поселок обязался платить за оборону от викингов.
Тополю ничего не оставалось, как согласиться. Он был почему-то уверен, что Рюрик еще вернется.
И оказался прав. Горячий нравом сын князя Годослава действительно появился в этих местах не для того, чтобы остаток дней своих вспоминать о новой родине, которую он имел, да потерял. Не ведая за собой вины, он ушел в Поморье за родичами отца, убежденный, что они пойдут за ним, да не одни, а с родами и дружинами. И три года спустя уже не три — более трех десятков драккаров и шнек вошло в Неву.
Но теперь на ее высоком берегу уже стояла новенькая деревянная крепость, к которой понемногу перетеснялись избушки поселян. Ничего не стоило отомстить за давнее поражение, но Рюрик спешился и ограничился коротким наскоком — показал, кто здесь теперь хозяин, и отстал. А может, был твердо уверен, что маленькой крепостце нечего тягаться с его воинством и опасности она представлять не будет.
