Я не могу сдержать судорожного выдоха, пытаясь в этом потоке злобной лжи мысленно отгородиться от навязчивого внимания моего одиозного собеседника.
– Вам надо бежать отсюда, бежать от него. И чем скорее, тем лучше. Шансов ускользнуть все меньше. Фактически территорию Службы времени он вам покинуть не позволит, без него – уж точно. И это очень, очень плохо. Регина, вам нечего противопоставить влиянию Орино, он подчинил вас. Я вижу единственный выход для вас.
Он говорит все это так драматично, так обреченно, так… правдоподобно. И я не могу не верить – на каком-то интуитивном уровне.
– Ваш шанс в возможности переместиться. Укройтесь от него в другом времени. Там не найдет. И пусть для вас это большая потеря, но это шанс выжить. Да, не среди привычного мира, но вы будете жить. А привыкнуть можно ко всему, это я вам могу сказать точно.
Эта убежденность, напор, очевидное намерение навредить другу настораживают, и я, с трудом разлепив губы, шепчу:
– Зачем это вам?
Он отшатывается. В глазах мелькают боль, тоска и… злоба.
– Я хочу спасти и его, и вас. Верьте мне, у вас нет выбора. Бегите, не задумываясь, спасайтесь, пока есть возможность – ускользайте прямо сейчас!
– Сейчас?
Я совершенно растеряна, это сродни какой-то горячке.
Ньер неожиданно грустно улыбается.
– Да, сейчас. Вы думаете, я вам это впервые говорю? Нет. Но вы каждый раз совершаете одну и ту же ошибку – решаете довериться Орино. Убегайте, ищите свое место в жизни.
Поняв, на что он намекает, я вздрагиваю. Гипноз! Это же возможно. Орино, конечно, обещал, но, не помня об этом, как я спрошу с него за обман?
Обман…
– Почему вы такие? – На душе становится так горько, что не хватает слов, чтобы выразить эту боль. – Почему не оставите нас в покое… меня?
Ньер с рассеянным видом оглядывается на дверь, за которой исчез Орино.
– Мы ответственны за вашу расу, если хотите – виноваты в том, что она существует. Вы – наша ошибка. Увы, ее уже не исправить. Но в каком-то смысле это связало нас… наши цивилизации. Вы, Регина, лишь исключительное подтверждение этой связи. Мы стыдимся этой ошибки, для нас ваша раса – невыносимый позор, наглядное подтверждение единственного срыва одного из нас. Мало кто из верлианцев соглашается работать на Земле, хоть как-то контактировать с вами. Это слишком трудно для нас – наблюдать за вами и осознавать, что вина за вашу губительную суть во всем наша. А Орино вот может. Тем он ценен для нашего общества, в чем-то незаменим. И то, что так получилось с вами… Мы не предвидели подобного варианта. Но и среди высших верлианцев, – Ньер судорожно и грустно выдыхает, – не все справляются с собой. Вот и Орино. Он не первый. Был в нашей истории и еще один драматичный случай, еще один… одержимый.
– А я?
– Вы не виноваты ни в чем, вам просто не повезло изначально родиться такой. Именно поэтому я пытаюсь спасти вас, не могу игнорировать действия друга или молча ликвидировать вас. И открыто пойти ему наперекор я не способен – нас так мало и каждый слишком важен, общие интересы представителей нашей ступени преобладают. Поэтому повторюсь – рассчитывать вы можете только на себя. Бегите! Спасайтесь! Не ставьте меня перед выбором – обнародовать ошибки друга или устранить вас. Мое решение очевидно.
Я вздрагиваю, отшатываясь от него. Все звучит так обреченно, так лживо. А я так никчемна для них.
– Но как?
– Снова скажу, что вижу для вас только один выход – прошлое. Вы в любом случае больше подготовлены к этому шагу, чем кто-то другой. И эту базу вам не покинуть иначе. Перемещайтесь.
Я уже откровенно ничего не понимаю, окончательно запутавшись в их мотивах и целях, отупев от душевной боли и поддавшись напору его убеждения. Возникает желание сорваться с места и немедленно сделать то, что предлагает Ньер. Неужели и тут гипноз?
– Как я смогу переместиться? Кроме верлианцев, никто не умеет пользоваться этим механизмом, я даже не знаю, где этот процесс осуществляется, как выглядит… э-э-э… устройство. Я совершенно ничего не знаю о перемещении и работе водной матрицы.
– Я вложу эти знания в ваше сознание! И дам вам ключ. В любой момент вы сможете запустить процесс взаимодействия с памятью, которая хранится водой, и сумеете исчезнуть. Только не тяните, делайте это прямо сейчас, иначе…
– Что?
– Орино опять заблокирует ваши воспоминания об этом разговоре!
– Регина!
Громкий призыв вернул меня в реальность. Судорожно вцепившись руками в бортик ванны, я потрясенно смотрела на так и лежащий на дне камень. А ведь он, кажется, не один!
– Регина!
Голос Орино прозвучал гораздо ближе, позволив мне осознать, что еще минута – и он войдет сюда. Сейчас попасться ему на глаза было бы катастрофой. Наверняка у меня на лице написано потрясение, и он немедленно заподозрит нечто из ряда вон выходящее, а потом заставит рассказать обо всем.
– Не входи! – отозвалась я, как никогда радуясь, что с моего запрета на Верлинее между нами установилось правило: ко мне в купальню без разрешения он не врывался. Хотя… Можно ли сейчас быть уверенной хоть в чем-то?
Времени на обдумывание не было. Все потом! Сейчас крайне важно взять себя в руки, скрыть признаки возбуждения, вернуться в характерное за последние дни для меня состояние апатии, не выдать собственных воспоминаний.
Но Орино… Я слышала, чувствовала кожей, что он рядом – за дверью!
– Сейчас выйду. Я моюсь, – отозвалась я, стараясь говорить как можно более безразлично и расслабленно, чтобы у него не возникло никаких подозрений.
Как же сейчас выдержать его взгляд, каждую секунду ожидая, что мелькнет угрожающая желтизна в его зрачках?! Набрать воздуха в грудь и с головой кинуться в омут – в жизненно важную игру. Спасительную показуху. Надо укрыться за маской, войти в образ, оставаясь при этом собой! Если в Казани я играла королеву, будучи боязливым зверьком в душе, то теперь, наоборот… Желание и, самое главное, появившаяся наконец надежда на спасение вселили в мое сердце неукротимую жажду обыграть его.
Значит, чтобы хоть как-то исправить ошибку, допущенную «королевой», скроюсь за маской безвольной и смирившейся рабы. Я просто притворюсь, что по-прежнему живу по инерции. А сама буду ждать момента. Необходимо опустить в воду и остальные камни. Понять, какое отношение они имеют к побегу, и «вспомнить», как, собственно, осуществляется этот побег!
Решительно поднявшись, я мысленно стерла с лица все признаки того, что мне открылись новые знания. «Я – жалкая раба!» – прошептала про себя. И с этим настроением, с каждой секундой ощущая, как жалость к себе окутывает и пропитывает меня все сильнее, укрывая своей маской, я завернулась в ткань и шагнула к двери.
Орино, впрочем, был слишком сосредоточен на каких-то своих думах, чтобы серьезно приглядываться ко мне.
