Ученые НАСА никогда не сомневались в том, что ракета пригодна лишь для однократного использования. Это убеждение существовало с момента основания ведомства и обходилось крайне дорого. И вдруг появляется Маск и говорит, что ничего не мешает ему соорудить ракету, способную летать в космос многократно, а через некоторое время – достичь Марса. Расходы сократятся, безопасность повысится.
Я нередко думаю о том, насколько трудно закрываться от мира, когда в рабочем графике едва можно найти окно. Я спросил Марка Хункосу, одного из главных разработчиков космической программы Илона Маска, когда он успевает обдумывать новые идеи, призванные перевернуть ракетостроительную индустрию, на что он ответил: «Мой обычный рабочий день, включая встречи, длится восемь часов. Также я трачу пару часов, чтобы ответить на письма. Все это сливается в единый процесс. Закрыться от мира мне удается, только когда я занимаюсь в спортзале, катаюсь на серфе, моюсь в душе или сижу в туалете. В такие моменты как раз и приходят лучшие решения».
Правило № 1 Маска знакомо и мне. Двадцать лет назад я основал собственное книжное издательство. Я жил в Кембридже, а моя подруга, проживавшая в Осло, ждала ребенка, так что я решил, что настал момент возвращаться домой и искать работу, ведь я надеялся купить для семьи хорошее жилье.
Однажды вечером, уже в Норвегии, пока я мыл посуду после ужина, я принял твердое решение открыть собственное книжное издательство. В те дни книжный рынок находился под властью одной непреложной истины, оспорить которую не приходило в голову никому: качественные книги должны реализовываться через книжные магазины и книжные клубы, причем по высокой цене. Монопольное право на продажу бульварных изданий принадлежало продуктовым магазинам и киоскам. И точка. Я никак не мог уяснить, почему в Норвегии должно быть именно так. Я получал советы от многих, за что благодарен. Однако осмыслить все и принять окончательное решение я смог, находясь в полном одиночестве на кухне.
Другая непреложная истина гласит: основать дело способен только настоящий авантюрист. К счастью, это тоже не так. Когда я уже начал строить свой бизнес, мне постоянно говорили, что состоявшиеся авторы ни за что не захотят публиковаться в молодом издательстве. Чего можно хотеть, если стены издательских домов со столетним опытом буквально пропитаны культурой, а у нас только ремонт закончился. Мне же было важнее, что культура царила в головах у моих сотрудников, а не в стенах.
Я не настолько глуп, чтобы сравнивать себя с Илоном Маском, но, когда я вспоминаю себя как начинающего издателя, я понимаю, что из всего, что я тогда сделал, действительно необычным было одно: стоя в полном одиночестве у раковины и моя посуду, я поставил под сомнение несколько прописных истин.
19
«О чем невозможно говорить, о том следует молчать»
[8] – этими словами завершается «Логико-философский трактат» Людвига Витгенштейна. Хорошо сказано. Когда Витгенштейн впервые предложил издателю рукопись, тот отказался ее публиковать. Вероятно, потому, что автор заявил, что книга состоит из двух частей, первая из которых уже написана, а вторая, самая важная, еще нет. Или, возможно, потому, что издатель решил, что любому философу следует говорить то, о чем остальные молчат. Ведь это действительно так.
К умозаключениям, изложенным в его сочинении, Витгенштейна подтолкнули декадентские разговоры в буржуазных салонах Вены начала XX века. Мыслитель считал, что праздная болтовня сограждан представляет собой угрозу смыслу жизни. Мне кажется, он был прав. Мы с легкостью впустую тратим время, и это пугает.
Трактат был частично написан в норвежском Шёльдене, на берегу Люстра-фьорда, самого отдаленного рукава Согне-фьорда. Природа, тишина и уединение оказали решающее влияние на Витгенштейна и его философию: «Не представляю, что я мог бы так же работать где-либо еще. Все дело в тишине и, возможно, в потрясающем ландшафте, точнее, его безмолвной строгости».
Когда мне впервые встретилась мысль Витгенштейна о необходимости молчать обо всем, что не может быть высказано, я решил, будто философ предлагает относиться безучастно ко всему, для чего мы не можем подобрать слов. Идея показалась мне довольно топорной. Я не понимал, что Витгенштейн пришел к подобному выводу, сидя на лоне великолепной природы, на берегу фьорда, среди водопадов, скал и зеленых долин. Разумеется, новые горизонты открываются там, где заканчиваются слова. Именно тогда начинается все самое интересное. Однако я понял Витгенштейна неверно. И в этом не было ничего удивительного, ведь купив экземпляр трактата, я просто пролистал его и прочел лишь заключительную фразу.
Позже я изучил всю книгу целиком и познакомился с другими трудами Витгенштейна. Он подчеркивал, что мы можем указать на то, для чего не найти слов. «То, что может быть показано, не может быть сказано»
[9]. Слова накладывают ограничения. «Постоянное мое стремление и, я полагаю, стремление всех тех, кто когда-либо пытался писать или говорить об этике или религии, было вырваться за пределы языка. Этот побег сквозь стены нашей темницы совершенно, абсолютно безнадежен»
[10]. Под этикой Витгенштейн понимал сам смысл жизни. Наука же не способна облечь в слова нечто столь всеобъемлющее. «Этика, поскольку она проистекает из стремления сказать нечто об изначальном смысле жизни, об абсолютно добром и абсолютно ценном, не может быть наукой»
[11]. Смысл жизни нужно попытаться показать, обдумать и прочувствовать.
20
Делиться радостными переживаниями с другими – приятно.
В рабочей суете мне нередко хочется, чтобы рядом оказался кто-то, кому можно поведать о своих радостях. Однако порой гораздо лучше переживать свои чувства наедине с собой. В студенческие годы я услышал историю о Клаусе Хельберге – герое войны, ставшем впоследствии уважаемым горным гидом в моих родных краях. Эта история кажется случайным, но удивительно точным продолжением идеи Витгенштейна о том, что, пока мы не пытаемся «высказать неизрекаемое, нам нечего терять».
Однажды на рассвете Хельберг вместе с группой туристов покинул горный приют Финсехютта. Зима ослабила свою хватку, солнце грело уже совсем по-весеннему, и повсюду проступали новые цвета и оттенки. Погода стояла замечательная. В самом начале похода Хельберг раздал каждому из участников по бумажке с надписью: «Да, это действительно великолепно».
Сам Витгенштейн лишь отчасти следовал своему обету молчать о том, о чем нельзя говорить. Он не держал про себя свои соображения о молчании, а, напротив, часто высказывал их. Хельберг же пошел гораздо дальше: он просто-напросто молчал.
