Однажды ночью в декабре 2010 года мы с исследователем-урбанистом Стивом Данканом залезли на самую верхнюю точку Уильямсбургcкого моста, соединяющего Манхэттен, Куинс и Бруклин. Здесь мы оказались, пройдя Нью-Йорк по его тоннелям и подземельям, следуя от 242-й улицы и Бродвея в Бронксе и Харлема на пути к Манхэттену и атлантическому побережью.
Глядя с вершины моста на восток через Куинс, Бруклин и Кони-Айленд, я угадывал первые знаки рассвета. Мы пришли сюда в полной темноте и теперь могли наблюдать, как солнце, еще прячущееся в Атлантическом океане и находящееся за линией горизонта, начинало медленно озарять город. Спустя несколько минут первые лучи коснулись верхней части моста, где мы стояли, чуть позже – домов внизу, и вскоре солнце принялось усердно согревать весь мегаполис.
Я не слышал ничего. Подо мной гудели несущиеся в четыре ряда машины и грохотали поезда метро, следующие в центр города и обратно, но меня полностью поглотило то, что я видел, и мой слух отключился. Не стоит ожидать, что вокруг вас вдруг воцарится тишина. Это невозможно ни в Нью-Йорке, ни в любом другом городе мира. Тишину вы должны создать сами.
На «оборотной» стороне Нью-Йорка, там, куда никогда не заглядывает солнце, мы со Стивом обнаружили совершенно иной мир. Архитектоника подземных тоннелей – это живой организм, отражающий течение жизни наверху, по ту сторону асфальта. Строятся и удлиняются тоннели, меняется направление улиц, возводятся новые здания, заливаются новые фундаменты, прокладываются новые трубы – и одновременно преображается и спрятанный от посторонних взглядов подземный мир. О жизни этого потустороннего царства не известно ни жителям города, ни спутникам Google Earth. Если бы можно было перевернуть Манхэттен вверх дном, на месте привычных зданий вы бы увидели те самые рукотворные дебри, сквозь которые нам приходилось пробираться. И хотя эта подземная архитектура является воплощением чистой функциональности, а отнюдь не эстетики, она обладает особой красотой – красотой отрицания всего, чего в ней нет. Там нет свежего воздуха, нет ярких красок – лишь оттенки серого и коричневого, там никогда не бывает тихо и почти всегда темным-темно. В этом всем и кроется здешняя красота, хотя разглядеть ее непросто.
Нью-Йорк никогда не спит. С момента основания город исповедовал культ зарабатывания денег, что, как правило, сопряжено с большим количеством шума. В подземных тоннелях гремят поезда метро, в водоводах журчат потоки. Даже в самом сердце канализационной системы Сохо мы не обнаружили тишины. Издали до нас доносился гул городской жизни: вот колеса автомобилей громыхают по крышкам канализационных люков и металл отзывается протяжным гулом, а вот поезд метро несется на полной скорости по одному из соседних тоннелей.
Однажды в ходе нашей пятидневной экспедиции мы на пару часов поднялись на поверхность земли, чтобы окунуться во все прелести предпраздничной поры. Повсюду украшали к Рождеству улицы и дома, горожане спешно бегали по магазинам в поисках подарков, толпы голодных посетителей заполняли рестораны. В тот же день, снова спустившись в подземелье, мы наблюдали отбросы этого праздника жизни в виде проплывающих мимо экскрементов, использованных презервативов, мусора и – забытья. В канализационной системе Нью-Йорка практически не используют насосы: потоки движутся благодаря силе гравитации. Все протекало мимо нас в едином темпе, с тихим журчащим звуком.
Однажды в шесть часов утра мы со Стивом, вымокшие и перепачканные дерьмом, уселись передохнуть на лестнице на Грин-стрит после попытки пересечь канализационную сеть под Канал-стрит. На другой стороне улицы, на автомобильной парковке, я заметил одинокое дерево, прижавшееся к стене обветшалого дома. В книге «Таков Нью-Йорк» (Here is New York) Элвин Брукс Уайт описывает пребывание в городе так: «Живешь под гнетом трудностей, существуешь вопреки всему, прорастаешь сквозь бетон, словно росток, тянущийся к солнцу». Брукс имел в виду людей, но то же самое он мог написать о деревьях в городе. Почему это дерево оказалось именно здесь? Как ему, его листьям, почкам, соцветиям, коре, мху, ветвям и насекомым удается выживать? Для меня одна из самых великих тайн мира состоит в том, как естественная красота медленно и молча начинает произрастать из земли. Еще более загадочным казалось то, что на жалком клочке свободной от асфальта земли выросло целое дерево. Оно стояло, словно безмолвное воплощение всего, что нам довелось увидеть в экспедиции. Мне захотелось подойти к дереву и обнять его.
Когда я с Уильямсбургского моста наблюдал, как из Атлантического океана поднимается солнце, постепенно озаряя весь город, я испытывал чувство наслаждения. Будь я президентом, в своей инаугурационной речи призвал бы всех граждан каждый день радоваться восходу солнца и благодарить его за все дары.
Однако в дневном свете у нас появились все шансы попасть в полицейский участок. Получить официальное разрешение забраться на мост невозможно, поэтому нам пришлось поспешить вниз. Стив, гораздо более опытный в подобных эскападах, чем я, сказал, что нашей экспедиции действительно наступит конец, если мы услышим, что движение на мосту остановилось. Это бы означало, что полиция начала охоту на нас.
12
Все время от времени скучают. Это нормально.
Скуку можно описать как отсутствие смысла. Философ Ларс Свендсен утверждает, что скука заставляет нас ощущать себя в ловушке. В конкретной ситуации или в мире в целом. Такое случалось со мной не раз. В детстве, когда я чего-то очень ждал, мне становилось настолько скучно, что я чувствовал почти физическую боль. Мать в таких случаях говорила, что поскучать полезно, но я только сейчас понимаю, что же она имела в виду. Мне нередко приходится наблюдать, как мои собственные дети буквально плачут от тоски, замыкаются в себе и доходят практически до отчаяния, когда, как им кажется, ничего не происходит. По мне, им действительно полезно иной раз поскучать, ведь теперь я знаю, что мама была права.
Я уже не скучаю так, как раньше. Взрослому легче найти себе занятие. Когда вам тоскливо, можно просто переброситься парой слов с попутчиком в метро. Это работает, я сам пробовал, хотя, если честно, я далеко не каждое утро в подходящем настроении.
Если я сижу в тесном кресле самолета и при этом меня угораздило забыть дома книгу, а среди предлагаемых фильмов нет ни одного достойного или если я жду кого-то, кто сильно опаздывает, меня вполне может настигнуть почти такая же скука, как в детстве. То, что происходит с нами в таких обстоятельствах, называется нехваткой переживаний.
Подобный дефицит сводится не только к отсутствию событий – к тому, что ничего не происходит. Переизбыток впечатлений способен также привести к скудости эмоций. Все дело в том, что впечатлений становится настолько много, что их невозможно переварить. Согласно Свендсену, мы стимулируем себя все более сильными переживаниями, вместо того чтобы сделать глубокий вдох, закрыться от мира и посвятить время познанию себя и приобретению опыта. Представление о том, что избежать скуки можно лишь беспрестанно делая что-то новое, оставаясь на связи, отправляя сотни сообщений, гугля снова и снова, по меньшей мере наивно.
