Но даже несмотря на все эти мысли, на осознанные наконец слова женщины о том, какую «пользу» может принести местному племени чужак, несмотря на мутные перспективы и полное отсутствие ответа на вопрос, что делать дальше, настроение у Хаггара было отличное. Он достиг своей цели, это главное. Он сумел выжить!
Здесь нет Незримого, нет старых врагов, нет необходимости прятаться, и это главное. А все остальные проблемы стоит решать по мере их поступления.
Маг решил, что пока стоит осмотреться и внимательно изучить этот мир — начиная, например, со странной жестяной ржавой будки, в которой он проснулся, и только потом уже строить планы на отдаленное будущее. Во-первых, окружающая реальность вызывала сейчас гораздо больше интереса, чем далекое будущее, а во-вторых, глупо строить планы, основываясь на каких-то фантазиях и ничего не зная о мире.
Хаггар собрался подняться, но вовремя вспомнил, чем это закончилось вчера, и решил не торопиться с оценкой собственного самочувствия, дождавшись прежде пробуждения спасительницы.
Маленькая шаманка — а Брусника, кажется, была весьма миниатюрной особой, вряд ли достававшей макушкой магу выше плеча, — вызывала у мужчины странные чувства: ему почему-то становилось смешно от одного взгляда на нее. До крайности забавляли и растрепанные перья в волосах, и примитивные рисунки на коже, и прямолинейное заявление, что «его не хотели ни с кем делить».
Да и не только они, весь этот странный дикий мир с его первобытными порядками и неподвижным, никому, кроме него, не нужным источником силы хаоса вызывал непонятное веселье. Хаггар чувствовал себя немного пьяным, и пьянило его главным образом осознание единственного факта: он выжил. Назло всему, включая самого себя.
Мужчину начало покусывать за пятки нетерпение и здорово подзабытая уже жажда деятельности, в юности толкавшая на сумасбродные поступки. А Брусника при этом продолжала сладко сопеть, даже не подозревая, что своей безмятежностью уже начинает раздражать мага, неожиданно обзаведшегося потерянным было шилом в известном месте. Он уже собрался потрясти соседку по кровати за плечо, но та вдруг сонно буркнула что-то во сне, еще крепче прижалась к нему и даже бесцеремонно закинула ногу на его бедро. Это движение, а также пощекотавший ноздри теплый запах золотисто-рыжих волос неожиданно для самого мага, но по факту вполне закономерно подтолкнуло мысли Хаггара в совсем другую сторону. Он вдруг вспомнил, что женщины у него не было эдак с начала войны…
Хар так и не сумел побороть брезгливость в этом вопросе. Он научился есть пищу, отвратительную на вкус и вид. Научился спать на любой поверхности и в любых условиях. Научился ценить одежду только за то, что в ней не было дыр, а не за качество ткани, подходящий цвет или фасон. Но так и не научился видеть женщин в доступных деревенских девках, и уж тем более — полковых проститутках. Искать же и уговаривать недоступных… прямо скажем, ему было не до того.
Насилие же, с помощью которого некоторые мужчины на войне решали свои проблемы, магу откровенно претило. Да, у него имелась масса недостатков, он умел быть жестоким и часто бывал таким, но никогда в жизни ему не доставляла удовольствия примитивная физическая победа над заведомо гораздо более слабым противником. При необходимости убить или уничтожить такого он мог, но именно по необходимости, а никак не для собственного удовольствия.
Хаггару Верасу и без этого хватало поводов и возможностей для самоуважения и самоутверждения, другого же смысла в подобных, гм… контактах мужчина не видел вовсе. Опытная дорогая шлюха, красивая горячая любовница — с такими можно удовлетворить желания, коснуться каждой грани чувственного наслаждения, полностью расслабиться и выкинуть из головы лишнее. А заплаканная, насмерть перепуганная трясущаяся девица… Нет уж, это даже хуже доступных облезлых потаскух.
А когда война кончилась, извечная усталость и сосредоточенность на собственном выживании и вовсе не способствовали возникновению подобных потребностей.
Сейчас же он почувствовал возбуждение. Все-таки миниатюрная шаманка была хороша. Может, она и не относилась к тому типу женщин, которых Хаггар обычно для себя выбирал, но внимание привлекала и будила интерес вполне определенного рода. Женственная фигура со всеми положенными природой и приятными мужскому глазу выпуклостями, аппетитные полные губы, пахнущая летним лугом кожа, покрытая ровным золотистым загаром…
Но главное, было в ней нечто такое, чего маг прежде в женщинах не встречал — наверное, потому, что все прошлые его любовницы являлись продуктом своего мира, привычной морали и правил. Внутренняя, природная чувственность и открытость. Пока Хаггар не мог поручиться за достоверность этих предположений — все-таки выводы он делал на основе мелких деталей и ощущений, но был вполне готов проверить на практике. А главное, уже по-настоящему хотел проверить.
Он понимал, что ведет себя сейчас не самым умным образом. Находится непонятно с кем, непонятно где, ничего не знает о местных обычаях и традициях и вообще здорово рискует, но… думать головой ему в этот момент уже не хотелось. Причем не только и не столько из-за тянущего чувства возбуждения, сколько из-за не проходящего опьянения жизнью. Не хотелось думать, решать, что-то планировать и загадывать на будущее, искать какие-то ответы и подбирать к ним вопросы; хотелось просто чувствовать себя живым, на самом примитивном физиологическом уровне. Доказать самому себе, что выжил, что победил, что действительно достиг цели. В конце концов, если бы эта дикарка действительно хотела сделать ему что-то плохое, возможностей для этого у нее было великое множество.
Его ладонь скользнула под ее рубашку, и мужчина прикрыл глаза, наслаждаясь ощущением: теплая, гладкая, нежная кожа, не знавшая прикосновений тугого и тесного нижнего белья, не закованная в условности плотных корсажей и не укутанная слоями лишней ткани.
Потом рука его двинулась вниз, огладила стройную талию, накрыла упругую ягодицу, обтянутую узкими штанами из грубого полотна, прижала бедра женщины еще ближе. В полусне шаманка что-то сонно мурлыкнула, потянулась ближе, уткнулась носом в его шею. Посчитав это хорошим знаком, Хаггар продолжал неторопливо оглаживать и исследовать рукой изгибы стройного тела. Брусника упрямо не желала просыпаться, но при этом с удовольствием изгибалась под его рукой, отвечая на прикосновения, и это мужчину тоже забавляло.
Вскоре такая игра ему наскучила, и он мягко опрокинул женщину на спину, получив тем самым гораздо больше пространства для маневра. Например, теперь он мог сжимать и гладить полную грудь, а еще сумел наконец попробовать терпкий вкус кожи рыжеволосой дикарки, языком и губами лаская шею и ключицы в глубоком вырезе рубашки.
— Ты точно уверен, что достаточно восстановился? — тихо спросила шаманка. И главное, никакого неудовольствия в ее голосе не звучало, а запутавшиеся в волосах мужчины тонкие пальцы говорили гораздо понятней любых слов.
— Ты же сама говорила, что нужен физический контакт, — со смешком заметил он, задрал свободную рубашку до подмышек, и ладонь на груди женщины сменили губы. — Вот я и обеспечиваю наиболее плотный, — добавил, щекоча дыханием нежную кожу. Брусника опять что-то невнятно буркнула в ответ и с тихим вздохом потянулась навстречу губам, поймавшим темную вершинку. Больше женщина сомнений не выказывала.
