Я, наконец, вдавил гашетку на пару секунд, и Су-25 затрясся от отдачи аж восьми пушек. Густой веер трасс разлетелся перед носом моего самолёта, на мгновение закрывая обзор. Действительно зря я так тянул. Тот бомбардировщик, в который я целился, буквально смело с неба. Он взорвался, рассыпался, разлетелся на куски. Факелом вспыхнул и тот немец, который проецировался следующим. Но ни линия справа, ни линия слева оказались совершенно не задеты. А, нет… Левый ведомый левой тройки, густо дымя двумя правыми моторами, быстро пошёл вниз.
- Так, набирай, высоту, разворачивайся, попробуем взять вторую девятку справа-сверху-сзади.
Похоже, товарища капитана охватил азарт.
– Только Саш, во имя Аллаха, больше так не тяни. У тебя в тот раз конус рассеивания просто не успел раскрыться.
- Конус-шмонус, – процедил я сквозь зубы, заходя во вторую атаку. – Понял я, сейчас попробуем чуть-чуть по другому.
На этот раз я заставил себя открыть огонь с вдвое большей дистанции, чем привык. Ну и ну! Всего две секунды я вёл огонь, а строй вражеских самолётов буквально осыпало сотнями трасс. Мощь снаряда этой пушки была такова, что одно-два попадания валили тяжёлый бомбардировщик с неба. Я потряс головой приходя в себя, и оглянулся.
Скольких же я достал? На месте девятки осталось только три самолёта. И те, заложив вираж, разворачивались на обратный курс, а из бомболюков в ни в чём не повинное море горохом сыпались бомбы. Точно то же делали шесть "Кондоров" недобитой мною головной девятки. Я впервые за всю войну наблюдал "Дранг нах куда глаза глядят" в исполнении немецких асов.
Гуссейн хихикнул и переключил канал на радио. В уши ворвались немецкие каркающие вопли:
– Alarm, Alarm, Alarm – Super Raubvogel im flug!
- Ты, теперь пернатый суперхищник, великий и могучий, – сдерживая смешки сказал мне капитан. – Они бы и с парашютами попрыгали, как те придурки вчера, только вот море внизу, мягко выражаясь, не для купания, январь не август.
Я представил себе, как выглядела моя машина со стороны в момент открытия огня и содрогнулся. Извержение вулкана и то, наверно, ведёт себя деликатнее. Заложив вираж, я начал выходить в хвост, удирающим фрицам. Заметив начало моей атаки, они начали шарахаться из стороны в сторону, пытаясь сбить мне прицел. Только вот тяжёлый четырёхмоторный бомбардировщик – это не лёгкий мессершмитт, поэтому вместо энергичных манёвров у них получалось какое-то вялое переваливание с крыла на крыло. Правда, пилоту одного из "Кондоров" удалось добиться большего, чем его приятелям. Слишком энергично орудуя штурвалом, он на мгновение поставил свою тяжёлую машину ребром на крыло, потом она опустила нос, перевернулась кверху брюхом и безо всякой помощи с моей стороны отправилась в последнее пике к поверхности моря. Машины такого класса из пикирования не выходят никогда.
В своей третьей атаке я выбрал машину ведущего группы, если я правильно понял их метания. Сбить несколько штук одним ударом – такой возможности у меня больше не было, ибо немцы беспорядочно рассредоточились, как по высоте, так и в плоскости. Было такое ощущение, что теперь у них каждый сам за себя. Короткая очередь, и пушки, лязгнув, замолчали, в две предыдущие атаки я умудрился расстрелять почти весь боекомплект. Но и того коротенького остатка снарядов, что ещё оставался в лентах, хватило моей жертве с гарантией. Сначала во все стороны полетели обломки, потом фюзеляж переломился сразу за крылом, и дальше то, что осталось от самолёта падало, разваливаясь по дороге на более мелкие куски.
- Саня, домой! – совершенно спокойно сказал мне капитан Магомедов. – Сейчас придёт майор Скоробогатов со своим ведомым и подберут всё, что ты не доел. Упускать этих тварей никто не собирается. А вообще поздравляю с твоим первым реактивным боевым крещением. Теперь-то ты понял, что значит бой, хотя бы на таких скоростях?
Я кивнул, скорее самому себе.
– Понял, товарищ капитан!
И мысленно поблагодарил этого горячего импульсивного бойца, который наверняка сам хотел пострелять по немцам, но ни разу не попытался взять управление на себя или самостоятельно открыть огонь. Наверное, если бы нам угрожала настоящая опасность, он бы так и сделал. Но без этого он дал мне возможность осваивать эту машину самостоятельно. Спасибо тебе, товарищ капитан!
11 января 1942 года, 2:45. Авиабаза авиагруппы особого назначении РГК Саки. Старший лейтенант Покрышкин Александр Иванович
Наш КУБ к полёту готов. Заправлен, пушка заряжена, бомбы подвешены. Лететь тут до Констанцы минут пятнадцать. Остальные наши товарищи будут обрабатывать румынский аэродром к северу от Констанцы. Я иногда с грустью вспоминаю о своих ведомых, которые вчера улетели в наш полк. Ну не подошли они для реактивной авиации, не хватает им для этого скорости реакции. Но сперва пленные немецкие авиамеханики, что остались нашим потомкам "в наследство" от разгромленной вдребезги авиагруппы "лаптёжников", осмотрели те МиГ-3 на которых мы и прилетели сюда.
- Господин офицер, – на ломаном русском языке заявил мне пожилой немец, вытирая руки ветошью, – на этом лететь нельзя! Найн! Верная смерть. Ни один, как это, пилот люфтваффе, даже самый храбрый, не сядет в кабину такой самолёт. Мотор надо менять, чинить бесполезно. Крыло надо менять, даже хвост надо менять, одна дырка, заплатка на заплатка. Вам лучше сдаваться, Германия победить невозможно.
- Дурак ты, Ганс, – беззлобно усмехнулся Гуссейн. – Вот потому мы русские вас и победим, что не знаем, что это невозможно. Ведь так, Саш?
А я смотрел на этого немца, и в моей душе копилась ненависть. Как он мог так говорить, особенно после той подлости, которую они сделали двадцать второго июня. Вероломно, не предупреждая, начать войну. Какой они после этого цивилизованный народ? Просто племя людоедов. Когда мы за один только день потеряли тысячу двести боевых самолётов! И весь тот ужас отступления до Ленинграда, Москвы и Дона, это плата за нашу доверчивость. Все это неправильно, война должна была начаться не так.
Я прикрыл глаза и начал вспоминать отрывок из книги, которую мне как-то показал майор Скоробогатов. Автор из будущего – Василий Звягинцев. Этот эпизод из иного варианта начала войны так запал мне в душу, разбередил её раны, что я заучил его наизусть... Все могло быть совсем не так...
А немец покачал в воздухе тонким кривым пальцем.
– Ви, господин Магомедов не русский, не надо меня обманывать, ви с Кавказа...
Мой учитель посмотрел на него с внезапной злостью и сказал:
– Для вас, господин Фридрих Майстер, мы все русские! Юберменьши хреновы!
И такая меня взяла гордость за наших людей и наш народ!
Но ладно, что ни говори, а руки у немцев всё-таки золотые, удалось им из трёх моторов к нашим МиГам собрать два вполне пригодных. Так мне этот Фриц и сказал, улыбаясь, от уха до уха:
– Летать можно ещё месяц, может два. Потом только в музей, как чудо. Табличка, ремонт делал Фриц Майстер. Жалко, нельзя на ваш истребитель поставить мотор Юмо, от Штука. Не подходит крепление. У нас есть два таких в масло, прямо с завода.
